Выкупи меня

Но, несмотря на то, что меня почти выворачивает и дышать получается лишь рвано, я пытаюсь достучаться, потому что надежда ещё не умерла:

— Аристарх, милый, давай уедем отсюда. Мне здесь не нравится. И я забыла сказать тебе в парке — у меня завтра коллоквиум. Нельзя пропустить.

Он продолжает ухмыляться всё так же мерзко и пугающе и, качая головой, говорит:

— Нет, Сахарок, мы не уедем. А что касается твоей учёбы — тебе больше не нужно будет тратить на неё своё драгоценное время. Теперь ты будешь делать лишь то, что позволит тебе Мастер.

— Что ты несёшь? — злюсь я. Злость — лишь прикрытие. Внутренне меня трясёт, я в панике и не знаю, что делать. — Какой ещё мастер?

— А вот этот, — кивает Аристарх, и я оборачиваюсь, замирая.

На тропинке, ярко освещённый рыжеватым светом фонарей, стоит человек в длинном плаще, в какой обычно наряжают волшебников в фильмах фэнтези. И в серебряной маске. Только у нас тут ни черта ни вымышленный магический мир, а я — слишком рациональна, чтобы в подобное верить.

Но не бояться не могу.

— Ну, здравствуй, — тянет этот мастер, рассматривая меня. — Будь благоразумной девочкой, и наше с тобой общение будет более приятным для тебя, чем то, если ты начнёшь выделываться.

— Угрожаете? — пылю я, хотя понимаю, что сила не на моей стороне. Просто отчаяние — дурной советчик, а я сейчас испытываю его крайнюю степень.

— О нет, предупреждаю. Будь благоразумна. Последуй примеру своего мужа.

Оборачиваюсь к Арису, и вижу, что тот уже преклонил колено и с блаженной улыбкой взирает на происходящее.

И теперь мне страшно уже по-другому — я понимаю, что всё-таки не ошиблась по поводу внушения. Это ужасно. Ведь последствия могут быть самими страшными и непредсказуемыми.

Мне хочется подбежать к нему, потрясти за плечи, разбудить, вернуть прежнего, чуть озорного, наглого и бесцеремонного Ариса. Того, который не выглядел таким жалким.

Но едва только делаю попытку рвануться вперёд — меня грубо хватают за плечи.

— Не так быстро, дорогуша, — говорит мастер, и голос из-под маски звучит глухо. — Сначала ты тоже увидишь, как цветёт серебряный лотос.

Он щёлкает пальцами, и появляются ещё несколько человек в таких же плащах волшебников и масках. Они катят непонятного предназначения тумбу.

Эту штуковину останавливают неподалёку от меня. Мастер нажимает какую-то кнопку на корпусе, и из центра тумбы выдвигается какой-то конус. Вернее, поначалу кажется, будто конус. Потом обретает очертания вытянутого бутона. И начинает медленно расцветать.

Да, красиво, эффектно, но ничего особенного. В детстве — ещё додетдомовском — в моей комнате стоял похожий ночник. Сейчас я вспоминаю его чётко, до мелочей. Он тоже постепенно распускался, играл тихую мелодию и крутился на подставке. И тоже напоминал скорее водное растение…

— И? — я вскидываю брови, не понимая, что должно произойти со мной. Нашли чем удивить! Но возмущаюсь ровно до той поры, пока не бросаю взгляд на Аристарха.

Его в буквальном смысле… колбасит. Иначе эти раскачивания и размахивания руками не назовёшь. И глупая улыбка, кажется, ещё шире.

— Что вы делаете с ним? — снова хочу кинуться и прикрыть собой, но меня вновь крепко удерживают.

— Так я и думал, — мастер внимательно рассматривает меня. — На тебя не действует. Истинная дочь Дрейнга. — В его голосе сквозит почти восхищение. — Отключайте цветок, — машет он своим приспешникам, и бутон вновь прячется в тумбу.

И тут… Аристарх словно приходит в себя.

Вскакивает, отряхивается, оглядывается.

— Ника… — брови ползут вверх, смешно складываются домиком. — Что ты здесь делаешь?

Пожимаю плечами:

— Ты привёз меня…

— Я… Чёрт… Зачем?

— Потому что, — выступает вперёд мастер, — ты хороший неофит, Ресовский. Послушный. Ты выполнил требование цветка.

— Что за хрень вы несёте? — мотает головой, как мокрый пёс. — И немедленно отпустите мою жену! Не смейте её лапать!

— Поздно, — усмехается мастер, — ты её отдал нам. Она наша. Увидите женщину, — кивает он, и меня довольно бесцеремонно тянут в сторону ворот того странного мрачного дома.

Аристарх кидается следом:

— Нет! Ника, нет! — кричит он, но на него налетают и начинают избивать…

Скопом… Взгляд улавливает шестерых…

Уроды…

Мне подносят к носу какую-то мерзко пахнущую жидкость, от запаха которой сознание ускользает во тьму…

Аристарх

Боль не чувствую. Страх сильнее — он парализует, сковывает, лишает способности здраво размышлять. Леденит. Меня колотит так, что зуб на зуб не попадает.

Ника… У них — Ника! Моя сахарная девочка! Хрупкая, беззащитная, совсем одна.

Я сам её привёз и отдал!

Блядь.

Мудак последний. Урод. Мразь.

Мне дышится через раз. Потому что, если страх сковывает холодом, то ненависть к себе обжигает, полосует, как бич.

Я злюсь на Глеба и на Севу. Они тогда явились, оба такие крутые, просто киношные герои. Темников укладывал невесть откуда набежавших «лотосников» отточенными приёмами. Драгин красовался с любимой катаной.

А я?

Я бойцом-то никогда не был, мажор хренов. Мне повезло, что природа наделила отменным здоровьем и хорошим метаболизмом. Достаточно пару раз в неделю заглянуть в тренажерный зал — и всё, я в отличной форме. А вот драки, боевые искусства, оружие — не моё. Меня эта сторона жизни никогда не привлекала. Я ненавижу боль — не терпеть, не причинять.

Раньше ненавидел — теперь ей рад. Хочется даже ещё сильнее, чтобы корчиться, чтобы глаза на лоб лезли. Хоть и дышу через раз, рвано и сдавленно — меня не пощадили, когда лупили. Но хочется вообще не дышать — сдохнуть, как шелудивому псу где-нибудь на помойке. Там самое место отбросам и мразям вроде меня.

Я прогнал врача, которого ко мне прислал Глеб. Никаких докторов! Не заслужил.

Ника… Девочка моя…

От мыслей о том, что могли с ней сделать эти ненормальные фанатики, о том, что моей любимой жены, возможно, уже нет в живых, внутри всё скручивает, немеют пальцы.

Хочется биться головой об стену… и… одновременно, выть.

Идиот! Любишь, говоришь? Да ты не имеешь права даже марать это священное слово собой. Тот, кто любит, может противостоять влиянию извне. Чтобы там не говорил Глеб. Я знаю — он утешает, оправдывает так. Но мне не нужны ни утешения, ни оправдания.