Вымышленные и подлинные истории Алекса
Шрифт:
На даче у Зюзина тряслась кровать от любовных возлияний. Голая пара страстно облизывала друг друга, погружаясь в волшебный мир интима.
Дома сидела толстая бабушка с двумя детьми...
Роман с Виталиком продолжался несколько лет, пока в один прекрасный момент Зюзина не вычислил Костомаров. Васька, в очередной раз сильно избив жену, допытался где работает Виталий Палыч. Раиса собиралась бросить семью и выйти замуж за своего любовника. Ей было все равно, что хитрожопый Зюзин ни разу не привёз её к себе домой, а интимные встречи проходили только у него на даче. Не знала она, что Виталий все эти годы только притворялся холостяком, а на самом деле дома в четырёхкомнатной, шикарной по тем временам квартире, его ждала очкастая, неприглядная
У Раисы подросли уже дети, Вера Васильевна занималась ими, провожала и встречала из школы, готовила, стирала, учила с ними уроки. Ванечка и Анечка для неё были свет в окошке. Сколько сил и здоровья было потрачено этой милой и доброй женщиной!
Костомаров подъехал на машине один, около пяти часов вечера, к проходной предприятия. Работяги все ушли, сейчас должны пойти их руководители. А вот и он, главный инженер, собственной персоной! Плохенький мужичок неторопливой походкой направился к своей машине. Вася молча наблюдал за Виталием Павловичем, когда тот заведёт свой жигулёнок и поедет. Костомаров ехал за Зюзиным на расстоянии, стараясь быть незамеченным. Виталий остановился у небольшого магазинчика, вышел из машины. Кругом ни души, один частный сектор - прекрасное место для выяснения отношений! Васька хищным зверем набросился на Палыча, когда тот выходил из магазина, держа в обеих руках купленный товар. Свалив мужика на землю, разъярённый рогоносец принялся жестоко его избивать. Зюзин завопил, но никто не пришёл к нему на помощь, а испуганная продавщица закрыла дверь в магазин изнутри, даже не набрав номер телефона, чтобы вызвать ментов, хотя он стоял на столе.
– Чё, козёл, моя супруга хороша была в сексе? Отвечай, гад!
– Прекратите! Я не знал, что она замужем...
– пытался отвираться Виталий, получая удар за ударом.
– Убью, падла!
– схватив за шиворот как щенка, процедил сквозь зубы Васька.
Виталий, весь в крови, с разбитым лицом и внутренними повреждениями, остался лежать возле своих "Жигулей", а Костомаров, заведя свой ментовский РАФик, резко рванул с места.
Зюзин умер в больнице, менты так и не выяснили обстоятельств его смерти. А может, просто не захотели выяснять, дел у них и без этого хватало по горло. Костомаров написал письмо в Москву своему старому знакомому Петру Ефимовичу, но тот был занят настолько, что не ответил. Не получив моральной поддержки, Вася запил по-чёрному. На работе ему предложили написать заявление "по собственному желанию".
Васька лежал на нарах в камере и пытался трезво прояснить ситуацию после нескольких лет беспробудного пьянства. Сокамерники его не трогали, и Костомаров продолжал вспоминать. Последние годы он перебивался случайными заработками, воровал из дома деньги у жены и тёщи, зависал у местных "подружек". Те были ему обязаны: когда Костомаров работал шофёром в ментовской машине, они сами были частыми арестантками, и их сажали в "обезьянник". Васька бегал за сигаретами и продуктами этим шмарам. Звонил по телефону кому надо, чтобы их выручили. Да много было чего. Раиса тоже продолжала ходить на сторону, здоровье Веры Васильевны сильно подрывалось, а на одну зарплату детей не прокормишь. Василий продолжал бухать и дебоширить дома. И однажды его тёща не выдержала, позвонив ментам.
В ментовке обстановка сильно изменилась. Милиция переименовалась в полицию, старые кадры давно, как и Вася, поувольнялись. Знакомых, чтобы отмазать Костомарова, не было. Однако сегодня по камере прошёл слух, что в ментовке идёт смена руководства, и из Москвы прибудет новый начальник городской полиции.
Вскоре оказалось, что этим начальником стал не кто иной, как старый приятель Костомарова - Пётр Ефимович.
Вася вдруг понадеялся, что Пётр Ефимович отмажет его и снова поможет в жизни.
Новый начальник отмазал, но
в жизни не помог...Костомаров вернулся в разбитую после постоянных дебошей квартиру. Раиса лежала на животе в зале, вцепившись зубами в подушку. Тёща повернулась к Васе.
– Ты ей весь задний проход порвал, извращенец!
– сказала она, кивнув на скорчившуюся от боли Райку. Васька молча вышел на балкон, извлёк из тайника заначку – нераскупоренную бутылку водки. В несколько приёмов выпил из горла, быстро опьянев. Болело всё тело от ментовских побоев. Из школы пришли дети.
– Мама, что с тобой? Почему ты не встаёшь уже пятый день?
– спросила маленькая Аня.
– Бабуль! Батя дома?
– спросил Иван у Веры Васильевны. У самого закралась мысль: "лучше бы ты никогда не вышел оттуда"...
Бабушка ничего не ответила.
В зал зашёл пьяный Василий.
– Что, старая паскуда, сдала, да?..
– заплетающимся языком сказал он, надвигаясь с прихваченным с балкона топором в руке, которым рубили мясо.
Иван встал между ними, Аня закричала и убежала в спальню. Раиса была бессильна что-либо сделать.
Обезумевший от жажды мести мужик замахнулся топором над головой сына.
– Не трожь Ваню, изверг!
– Вера Васильевна отшвырнула внука, и это спасло ему жизнь.
Удар, один за другим, обрушился по голове пожилой, но смелой и отчаянной женщины. Кровожадный зверь не знал меры в своей расправе и глумился над изуродованным и кровавым трупом. Дикие, нечеловеческие вопли всполошили весь дом. Соседи Турамбековы долго вызывали полицию по телефону, убеждая их срочно приехать. Наконец на руках одуревшего зверя защёлкнулись наручники.
– Ну и дурак ты, Васька!
– услышал очухавшийся Костомаров знакомый голос.
– Ну и сволочь же ты! Квартира же полностью твоя была, мог бы запросто их всех выпроводить и зажить по-новой! Зачем же старуху было убивать, да с такой жестокостью? Посмотри, урод, что ты сделал! Одно кровавое месиво!
Веру Васильевну похоронили в закрытом гробу, дети Ваня и Аня навсегда остались инвалидами. Раису увезли в психушку. Не выдержав угрызений совести, Костомаров в камере наложил на себя руки, перерезав себе горло спрятанным в трусах лезвием.
* * *
ОГЛЯНУВШИСЬ НАЗАД
(история написана на основе реальных событий из личных воспоминаний)
В наблюдалке нашей владимирской психушки зажгли ночной свет. Уже два часа как пришла дежурная смена, и я глазом не успел моргнуть - под широкий бинт замотали Саню Камайкина.
– Фашисты!
– процедил сквозь зубы седоволосый пожилой больной.
Медсестра куда-то ушла, оставив в надзорке на 25 шконок здорового качка-санитара и его помощника-принудчика, попивающего с ним крепачок. Они сидели на жёстком диванчике у входа в наблюдалку.
Медсестра вернулась с дежурным врачом из четвёртого женского отделения, длинноногой молодухой Суровой Т.Е. Сурову я знал по двум своим первичным попаданиям в неполные 16 и 17 лет. Тогда она, ещё совсем неопытная девчонка, стажировалась в нашем первом мужском отделении у Ароныча и зав. отделением Юдиным В.М., светловолосого мужчины, около сорока лет, немногословного и какого-то нудного. Ароныч, примерно того же возраста, умнейший, с красивой, чёрной как смоль бородой, не гнушался высказать своему больничному пациенту всё, что о нём думает прямо в глаза. Этот еврей был человеком слова. Скажет - как топором отрубит. И так и сделает, как скажет. Скажет - сульфозин по схеме - значит так и будет. Всё до последнего укола. И никакой жалости. Ко всем жалобам, просьбам и стонам от дикой, невыносимой боли, Ароныч слеп и глух. Скажет - сульфозин по схеме - значит, медсестра будет строго соблюдать схему, установленную Аронычем. Скажет - серу в четыре точки, то есть сульфозиновый крест, - то же самое. Ну а то, что бедолага может не выдержать и в нечеловеческих мучениях Богу душу отдать - это дело поправимое. Списать под какой-либо диагноз и убедить в этом родственников больного - дело нехитрое.