Выпарь железо из крови…

Я не стал говорить им ничего о пятом. Может, он с ними, специально оставлен следить, как бы чего не вышло; прятался этот пятый где-то под лесом на самом краю деревни, мои мелкие помощники исправно сообщали о каждом его движении, но я не особенно напирал – если это очередной посланец оттуда, лишняя суета совершенно ни к чему. Может, конечно, он из внутренников – не зря ж сегодня вертолёт их прилетал; хотя нет, непохоже. Тех шакалов я распознаю издалека, по источаемому ими жадному страху и гложущей их неутолимой алчности.

Разговор как-то неуловимо истаивал, иссякал, как всегда бывает, когда сошлись незнакомые люди, обменялись первым, внешним, куда позволено пускать чужих, и застыли в раздумье – то ли открыться, как открываешься порой случайному попутчику, то ли попрощаться и уйти.

Правда, судя по Соне, уходить она никуда не собиралась.

* * *

Долго тянула. Невыносимо долго, весь бесконечный день, убитый на походы вокруг деревни и любование лесными красотами. Нет, конечно же, она не права – не убитый. Давно не приходилось видеть столь чистых озёр, мрачновато-торжественных боров и усеянных алым брусничников. Порой она вновь чувствовала на себе чьи-то взгляды, подобные тем, что следили за ней на пути от станции; её словно вели, передавая от одного наблюдателя другому.

И отчего-то она ничему не удивлялась и не торопилась задавать вопросы.

Соня смотрела на их провожатого.

По буреломам и чащобам он пробирался с закрытыми глазами. Не глядя, ступал по мокрым и скользким камням, переходя через ручей, где некогда стояла водяная мельница; отводил ветки ещё прежде, чем его собственные глаза могли их заметить. Сумрачная пуща для Всеслава была настоящим домом, даже больше чем домом – сам хозяин пустой деревни казался одним из древних лесных исполинов.

И всё-таки она никак не решалась заговорить. Шипела в спину потерявшая терпение Машка, бросали выразительные взгляды Костик с Мишаней, а Соня всё медлила.

Только когда они вернулись обратно, попили чаю (из настоящего, до блеска надраенного самовара) – она решилась.

– Всеслав Брячеславич… – имя далось с трудом. Щёки горели, ладони стали влажными.

– Да без отчества можно, – усмехнулся хозяин. – Не так мне и лет-то много…

Соня заставила себя поднять глаза, встретила устремлённый на неё прямой взгляд Всеслава и, выдохнув, бросилась как головой в омут:

– Ну как же, какие наши годы, только-только разменяли первую тысячу?

Сказала – и чуть не зажала сама себе рот ладонью. Получилось, если честно, не слишком-то вежливо, скорее даже вызывающе.

Всеслав снова усмехнулся, но на сей раз как-то невесело. Соня скосила глаза – мальчишки, похоже, совершенно очумели, Машка же, напротив, рассматривала хозяина холодно и деловито. Под столом, Соня знала, доставленный Ежом «узи» уже снят с предохранителя. Она была готова стрелять – решать по-иному Машка, похоже, или уже разучилась, или даже никогда не умела.

– Да вроде не тяну я пока ещё на тысячу, – попытался обратить всё в шутку Всеслав. – Сама погляди, гостьюшка! – И он даже демонстративно покосился на висевшее в углу зеркало.

– На тысячу – не тянете, нет, – Соня с усилием потёрла горящие щёки. – Хорошо, что вы – не свифтовский бессмертный.

– Я вообще не бессмертный, Соня, – он впервые назвал её по имени, а то всё больше «гостьей». – Обычный человек.

– Всеслав Брячеславич… – юлить и хитрить с ним не имело никакого смысла. – Можно я вам всё прямо скажу?

– Можно, да только что уж тут особенного говорить?

– Меч… – произнесла Соня так, словно это были её последние в жизни слова. – Меч… не знаю его имени… Русский Меч… он ведь у вас, правда?

Всеслав оцепенел. Побелели костяшки судорожно вцепившихся в стол пальцев.

Удар попал в цель.

– Немного у меня гостей бывает, – с натугой проговорил он. – А ещё меньше тех, кто задаёт мне такие вопросы.

– Ну вот я задала. – Кажется, это получается уж слишком умоляюще?

Всеслав молчал, пристально глядя на Соню. В глазах хозяина застыло странное выражение – сместь тревоги, надежды и ещё чего-то, чему питерская гостья не могла подобрать определения, но лучше всего, наверное, подошло бы слово «облегчение».

Словно Всеслав дождался того, кого и сам уже давным-давно не чаял увидеть. Правда, Соня не могла понять – к добру ли такое для здешнего хозяина или нет.

– Ежели всё так, как ты говоришь, – в полной тишине наконец проронил Всеслав, – то сама понимаешь, не могу я просто так тебе ответить, Соня.

– А что? Что мне сделать?! – вырвалось у неё, руки сами собой прижались к груди.

– Ну… хотя бы расскажи, как тебе такое вообще в голову пришло, верно?

– Как в голову пришло… – Соня потёрла виски, наливавшиеся тупой свинцовой болью. – Я вам расскажу, Всеслав Брячеславич. Знаете, как в детективе: «Я буду рассказывать, а вы поправьте меня, мисс Лора Лайонс, если я где-то ошибусь».

Наверное, впервые в жизни Соня-Смерть, командир боевой группы, за которой числилось немало «нейтрализованных целей», словно классическая гимназистка, героиня слезливых романов Чарской, не знала куда девать руки. С силой сцепила, выгнула пальцы, чуть не выворачивая фаланги из суставов.

– Расскажи. А я послушаю, – с прежним странным выражением проговорил Всеслав.

Соня ощутила гулкую, звенящую пустоту внутри. Почему так всегда бывает, что нужные слова исчезают, разбегаются прочь, как Белые Кролики от Алисы, бросаются прочь по бесконечной норе?..

– Я давно чувствовала… – начала она. Нет, не то, совсем не то! – Искала… Сама не знаю чего. Веры… знания… истины… Но – не то всё, как есть не то! Пустота. Обёртка красивая, а внутри… ну, как с новодельными храмами. По паспорту я православная, как и положено, только на самом-то деле… Я с попами всё больше пулями разговаривала или зажигалками.

– Соглашатели которые, – отчего-то счёл нужным вставить Костик.

Всеслав усмехнулся.

– Я, отрок, слуг Белого Христа люблю не больше твоего. Но давай уж не перебивать твоего командира.

Костик покраснел, поспешно закивал и умолк.

– Не получалось у меня с православием. Никогда не получалось, – продолжала Соня, метнув на Костика выразительный взгляд. – Один раз – я еще соплячкой была, лет двенадцать, не больше – зашла во храм, в Спасо-Преображенский собор, что в Питере; и только через порог – верите ли – все свечи как ветром задуло!

Всеслав беспокойно шевельнулся – видимо, не хотел и не считал нужным скрывать свои чувства.

– Бывает, – кашлянул он, – задувает свечи, когда заходишь в дом Белого Христа. И бывает, что за этим – тот, кого изгнали.