Выпуск 3. Новая петербургская драматургия

ПОЭТ. На что?

ДВОЙНИК. На то, что ты хотел увидеть. Сегодня в полночь это был убогий пьяница, толстый, такой же лысый, как и ты. Хотя, возможно, он был не толст, а слишком худ и просто опух от гнусного пойла и голода. Но он был весел, брел по берегу, руками размахивал и бормотал, как будто напевал какую-то песенку. Я расслышал слово одно: ЯБЛОЧКО. Потом он вдруг вздохнул глубоко, подошел к воде и упал лицом вниз. Там было мелко, ему едва по щиколотку, но он, бедняга, этого не знал и утонул.

ПОЭТ. И ты не вмешался?

ДВОЙНИК. За кого ты меня принимаешь? Как можно вмешиваться в такие дела? Если душа отлетела, значит, она отлетела, когда захотела. Значит, ей надоело тело. Не стану же я ее ловить и впихивать в старый, грязный мешок… Знаешь, кто это был?

ПОЭТ. Имя?! Фамилия?

ДВОЙНИК. Если ты не помнишь его фамилии, как же могу ее помнить я? В твоей писанине, где ты упоминаешь сотни друзей и врагов ее нет и следа.

ПОЭТ. Эпизод! Напомни хоть какой-нибудь случай!..

ДВОЙНИК. Вы — дети бродите, бродите вдвоем по лесу долго, заблудившись… Потом выходите у незнакомой деревни и, совершенно выбившись из сил, засыпаете в стогу сена, голодные, холодные, прижавшись тесно друг к другу и согреваясь общим теплом. Ты плачешь, он тебя гладит по голове и целует… Помилуй Бог! Как славно люди врут. Ты так расширил круг друзей, а на поверку всех прошедших дней, он был твой единственный друг.

Входит Анетта с тарелкой.

АНЕТТА. Вот бобы и лук зеленый. Так и быть, набейте до отказа брюхо, потому что до вечера, видит Бог, я вас ничем кормить не буду, хоть режьте меня. Ешьте! ( Ставит перед ним тарелку.) А утром выпьете сенны натощак. Что я хотела еще сказать?

Пауза.

Ах, да! Уж, как вы хотите, сударь, но вот вы поедите, я тарелку заберу… То есть сначала вас в постельку уложу, как дитя, потом тарелку заберу, свечу погашу и уйду. Я вас силком заставлю спать… И тут уж надобно подумать: а может вам и вправду на ночь ставни закрывать? К примеру, нынче полнолунье. Луна, как харя нашего трактирщика ДЮВАЛЯ, а глядя на него и не хотя, а выпьешь. Вот дала же природа поганую рожу и при этом нежную и белоснежную кожу… Видно, перепутала адреса. А у соседки слева дочка, она над ней дрожит, как квочка. Бедняжке замуж давно пора, а вся в прыщах и гнойниках и выйти даже боится со двора…

Анетта усаживается в кресло и продолжает вязать.

ПОЭТ( осторожно.) Ты ничего не видишь?..

АНЕТТА. Я вяжу на ощупь. Это так приятно, не глядя, делать дело — руки сами ходят, а голова свободна, можно и не думать…

ДВОЙНИК. Как в любви.

ПОЭТ. А где он сейчас?

ДВОЙНИК. Возможно, там же, а возможно, уже в каком-то морге. Под номером, как безымянный.

АНЕТТА. Кобель спит в конуре.

ПОЭТ. У него есть имя!

ДВОЙНИК. Но кто его знает?

АНЕТТА. Я, сударь, считала и по сей день считаю, что это ВЫЗОВ — назвать беспородного пса, как короля. Это может принести несчастье. Вы республиканец, не к ночи будь сказано, месье, а я имею уваженье к благородной власти. Власть голодранцев — это смута, голод и драка. И я собаку буду звать собакой. Я так ему и говорю: иди сюда, кобель. А он, между прочим, сразу бежит и хвостом виляет, а на вашего ЛУИ — рычит…

ДВОЙНИК. А знаешь, какая табличка на морге висит?

АНЕТТА. Ешьте, сударь, время бежит… Вся ваша публика давненько спит… ( Смеется.)

ДВОЙНИК. СВОБОДА, РАВЕНСТВО и БРАТСТВО.

ПОЭТ. Не смей над этим потешаться!

АНЕТТА. Нет, плакать стану! Что ж делать, если мне смешно?..

ДВОЙНИК. Мой друг, дабы ценность не утратила ценность, над ней полезно иногда смеяться.

Пауза.

АНЕТТА.

Как яблочко румян, Одет весьма беспечно, Не то, чтоб очень пьян, — Но весел бесконечно. Есть деньги — прокутит, Нет денег — обойдется, Да как еще смеется! «Да ну их!» — говорит, «Да ну их!» — говорит, «Вот, — говорят, — потеха! Ей-ей умру, Ей-ей умру, Ей-ей умру от смеха!»

ДВОЙНИК. Давай сбежим, пока старуха спит.

ПОЭТ. Куда сбежим?

ДВОЙНИК. Да мало ли куда. Покуда ночь — себе мы господа. Свобода у людей кончается с первым криком петуха. Что надевает, просыпаясь, человек? ОКОВЫ. И с неохотою в тюрьму вступает снова.

ПОЭТ( тихо). Если нет любви…

ДВОЙНИК. Ах, милый мой! Какая же в тюрьме любовь? Одни унылые попытки разогреть хладеющую кровь. Пошли.

ПОЭТ. Мне не подняться.

ДВОЙНИК. Я научу тебя, как с телом управляться. Смотри и повторяй движения за мной…

Оба встают.

Подумай сначала правою рукой, потом всей левою… ( Показывает движенья. Поэт их повторяет). Потом ножным мизинцем… Подумай печенью? Ага… Болит. Потом подумай всем хребтом… Попробуй думать животом… Ага? Набит?.. Пускай все тело думает и говорит… Сейчас спадут оковы, и будешь ты, как новый.

Пауза.

А теперь летим!.. Не бойся. Выше, выше, по книжным полкам поднимаемся и пробиваем крышу… Больно?

ПОЭТ. Темно. Я ничего не вижу.

ДВОЙНИК. Пролетаем тучку. Сейчас она закончится, глаза откроешь и посмотришь вниз. Уже смотри! О Господи! Какой ты трус… Открой глаза, не бойся. Под тобой Париж!

АНЕТТА.

Забился на чердак Меж небом и землею, Свистит себе в кулак Да ежится зимою, Его не огорчит, что дождь сквозь крышу льется, Измокнет весь, трясется, «Да ну их», — говорит! «Да ну их», — говорит. «Вот, — говорит, — потеха! Ей-ей, умру, Ей-ей, умру, Ей-ей, умру от смеха…»