Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой

ГОЛОСА. Нашел, что петь!.. Нэпман!..

ФЕДЯ. Ножиков!.. Ножиков, прекрати!

НОЖИКОВ. Эх, мать честная! Золотой мой Винпром! Разливай, дорогая. Выпьем вдесятером. Буду речь говорить. (Пауза.) Всем налито? Так. Сколько себя помню, жил я весело. Вообще я человек веселый. Но есть у меня одно такое… желание. Хочу иметь детей. (Смех.) Пятерых. (Смех.) И чтобы мои дети приходили из школы и говорили: «Здравствуй, папа». Все. Больше мне ничего не надо. Выпьем за то, чтобы мое желание исполнилось! Музыка!

Звучит фокстрот. Ножиков, дурачась, танцует его с одной из девушек. Оживление. Затем музыка становится тише, кое-кто продолжает танцевать.

ТАНЯ. Почему ты так думаешь?

ТОНКИХ. Так думают все, но не говорят об этом.

ТАНЯ. Значит, все притворяются?

ТОНКИХ. Не знаю.

ТАНЯ. Сейчас ты, конечно, добавишь, что к присутствующим, ко мне, то есть, все сказанное не относится.

ТОНКИХ. Нет, я ничего не добавлю.

ТАНЯ. Итак, все женщины — рабы. До чего это старо!

ТОНКИХ. Все истины стары.

ТАНЯ. Но это не истина! Ты ничем не можешь это доказать! На каждый твой пример я отвечу двумя.

ТОНКИХ. Видишь ли, Таня, об этом говорить не принято. Вообще чистую правду очень трудно вынести. Вот, например, и ты и я умрем. И умрем обязательно. Что может быть истинней этого? Ничего. А попробуй думать так каждую минуту и ты сойдешь с ума. Это — запретная тема. Так же в вопросе о женщинах и о любви: каждый прекрасно знает, что любви нет, но обманывает себя, и иногда благополучно. Мы с вами, как два враждующих лагеря. У нас все разное — и мысли, и чувства. Но вы в нашем подчинении и словами этого не исправишь. Так уж получилось.

ТАНЯ. Я тебя ненавижу.

ТОНКИХ. Это естественно. Если сон крепкий, то ненавидят будильник, хотя он ни в чем не виноват.

ТАНЯ. Но ты же когда-то женишься на рабе, на дуре, на женщине? И неужели будешь говорить ей все это?

ТОНКИХ. Каждая женщина чувствует свое место.

ТАНЯ. Тогда почему ты выбрал меня мишенью? Разве я твой враг? Ты мне мстишь за что-то? А-а! Я знаю! Каждый мужчина мстит за унижение. Как же! Пока ухаживаешь, чего только не натерпишься — и внимания на тебя не обращают, и на свидания не приходят. Зато потом-то он свое берет. Тот, кто попроще — колотит жену кулаками, а такие, как ты — словами так побьют, что места живого не останется. В кровь!

ТОНКИХ. Если бы ты остановилась после слов «почему ты выбрал меня мишенью», я бы сгорел со стыда.

ТАНЯ. Ты меня даже не уважаешь, Тонких.

ТОНКИХ. Я очень жалею, что начал этот разговор.

ТАНЯ. Теперь поздно жалеть.

ТОНКИХ (бормочет). Может, все обойдется…

ТАНЯ. Что ты сказал? Обойдется? (Пауза.) Да нет, поздно уже. Конец.

Подходит Толя.

ТОЛЯ. Федю не видели? Он мне конспекты обещал по теплотехнике.

ТОНКИХ. Федя ушел. Он встает рано, в четыре утра. Говорит, что утром голова пустая, как амбар весной и в нее можно ссыпать много зерна.

НОЖИКОВ. Толян!

Толя подходит к нему. Таня уходит. Тонких с выражением опустошенности, ранней усталости на лице присаживается к столу, за которым никого нет.

НОЖИКОВ. Толян, сгоняй в лавку, а? Купи еще две бутылки. На.

Подает деньги.

ТОЛЯ. Да у меня есть, не надо.

НОЖИКОВ. Бери, бери. Мне — двадцать пять, понял? Двадцать пять лет топчу землю, выдергиваюсь, как морковка. А зачем? Затем, чтобы на могильном камне написали: «Лежит Ножиков. Блатной. Задолженность по профвзносам — семнадцать лет. Дело передано в небесную канцелярию». Знаешь, Толян, что в жизни главное?

Толя, улыбаясь, пожимает плечами.

НОЖИКОВ. Главное — это не закрывать глаза. Даже если тебя бьют в морду. Тебя хоть раз били?

ТОЛЯ. Н-не помню… Нет.

НОЖИКОВ. Жалко. Ты много потерял. Прямой удар в лицо — это хорошо. Честно. Как фамилия этого типа?

ТОЛЯ. Кого?

НОЖИКОВ. Того, что с Татьяной танцевал, с четвертого курса?

ТОЛЯ. А-а. Тонких.

НОЖИКОВ. Вот он сегодня будет Тонких. Знаешь, почему я не люблю таких вот жориков? И умные они, и слова грубого не скажут, и передовики во всем — и в работе, и в учебе, а друзей у них нет. Нету! А если у человека нет друга, хоть одного, самого захудалого, то он лишний, никакой и ничей. Таких надо ссылать за Полярный круг, потому что от них вся смута. Вот пудрит он ей мозги, не любит ведь, а рядом мучаются три хороших человека: ты, я и Федор Матвеич. Толян, слушай сюда: если у вас, у тебя или у Феди, с ней что-нибудь получится, то я, слушай, я буду вам другом, понял? Ну, а теперь давай. В пальто карманы целые?

Толя уходит.

Ножиков медленно приближается к Тонких, на ходу делает колено цыганочки.

НОЖИКОВ. Сэр, на море качка?

ТОНКИХ. Что?

НОЖИКОВ. Штормит, говорю?

Тонких внимательно смотрит на него, ничего не отвечает.

НОЖИКОВ. Интеллигентный ты человек, Тонких.

ТОНКИХ. Это плохо?

НОЖИКОВ. Я сам детдомовский, понимаешь?

ТОНКИХ. Не совсем.

НОЖИКОВ. Знаешь, как я день рождения себе выбрал? Открыл календарь наугад. Теперь понимаешь?

ТОНКИХ. Нет.

НОЖИКОВ. Интеллигент, а соображаешь медленно. В этот день я приглашаю в гости самых дорогих мне людей. Вот я смотрю и думаю: а он мне мог бы быть братом, она могла бы быть сестрой. Федор Матвеич был бы хорошим дядькой. Ты, Тонких, пришел с Таней, а уже обидел ее. Вот я думал, думал, кем бы ты мог быть? И знаешь, ты даже на шурина не тянешь.