Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой
Шрифт:
ТОНКИХ. К чему такие изгибы.
НОЖИКОВ. Надо поговорить. Выйдем в коридор.
Уходят.
Сцена 2
Комната Тани. Входят Таня и Толя. Он в офицерской форме, с планшетом.
ТАНЯ (вынимает из стола пачку писем). Вы четверо писали мне оттуда. Я каждый день ждала писем от вас. Если есть письмо — значит, жив. Ты не представляешь, какая это мука: жить в непрерывном страхе, а вдруг это вот письмо — последнее, и тогда, когда я его читаю, Гены или Феди уже нет в живых.
ТОЛЯ (сухо). И что было бы?
ТАНЯ. Я бы вам… руки целовала.
ТОЛЯ. Да, тогда… А т а м нам этого было бы мало.
ТАНЯ. Я не понимаю.
ТОЛЯ. На фронте все по-другому… Хочется, чтобы ждали только тебя. А ты… Ты писала всем одно и то же.
Пауза.
ТАНЯ. Я писала то, что думала. Вы все были мне близки. Все.
ТОЛЯ. Я встретил в сорок третьем в Воронеже Федю… и он…
ТАНЯ. Он сказал, что видел меня? Он сказал тебе?
ТОЛЯ. Да.
ТАНЯ. Он был на переформировке… Да… Он был худой, рыженький, такой невзрачный… Вы все были хитрые, а он… Знаешь, что такое печаль? Это когда чем-то пожадничал для человека, а он умер. Он был после ранения. Он жил здесь, у меня, три дня. Мы ели тушенку и шоколадные конфеты. Такие сладкие…
ТОЛЯ (грубо). А Ножиков не приезжал?
ТАНЯ (не замечая). Гена был. Гена был в августе, кажется в сорок третьем. Да, в сорок третьем. Мы катались на лодке.
ТОЛЯ (резко). Он жил у тебя?
ТАНЯ (не замечая). Да. Вы ведь все общежитейские. Не было только тебя и Тонких.
ТОЛЯ. Меня и Тонких.
ТАНЯ. Я думала, что потеряла всех. И ты не писал. Почему ты не писал? Я думала… я боялась…
ТОЛЯ (грубо). Значит, жалеешь.
ТАНЯ. Что?
ТОЛЯ. То, что я не как все.
Пауза.
ТАНЯ (начинает понимать). Вот что… Так ты думал… думал об этом…
ТОЛЯ. А как я должен был думать после твоих писем? И клятв? И — как ты там писала — «береги себя, лю-би-мый». А если бы сейчас здесь был не один я?
ТАНЯ. Что ты говоришь…
ТОЛЯ. Я не поверил Феде тогда… Как я мог поверить, если вот здесь, с левой стороны, лежали твои письма?.. Но потом Генка Ножиков написал, мы с ним переписывались, и здесь уж…
ТАНЯ (медленно). Так ты пришел судить меня…
ТОЛЯ (сухо). Нет. Я пришел взять свои письма. И письма ребят.
Пауза.
ТАНЯ. Свои письма… Они не здесь.
ТОЛЯ. Что за фокусы. Отдай.
ТАНЯ. Они не вместе. Они у меня в другой комнате.
Медленно уходит. Он закрывает глаза, сжимает зубы. Без всякого выражения говорит.
ТОЛЯ. Какая ерунда.
Входит Таня. Подает ему коробочку.
ТАНЯ.
Вот.ТОЛЯ. Остальные.
ТАНЯ. Я не могу их тебе отдать.
ТОЛЯ. Ты их отдашь.
ТАНЯ (кричит). Я женщина!
ТОЛЯ (сухо). Я не буду их читать. Я сожгу все. (Пауза.) Ну?
Она отдает стопку писем. Затем отходит и садится спиной к залу. Он кладет письма в планшет, смотрит ей в затылок, медлит.
ТОЛЯ (будничным голосом). Ты не должна была этого делать.
Она молчит.
ТОЛЯ. Ты всех нас предала.
ТАНЯ (без всякого выражения). Ты дурак.
ТОЛЯ. Прощай.
ТАНЯ. Нет, постой! (Встает, подходит к нему). Ты взял у меня все, понимаешь? Я вся здесь. (Показывает на планшет). Больше меня нет. Я окончилась. Ты думаешь, я не знала, что так будет? Я не девочка. Боже, как мне было жалко вас, господи боже! (Пауза.) Я знала, что ты придешь.
ТОЛЯ (насмешливо). Писала в часть?
ТАНЯ. Мне не ответили. Нельзя было потерять всех. Я знала, что ты придешь. Ты.
ТОЛЯ. Чепуха.
ТАНЯ. Мне никто так не писал. И я не писала никому так.
ТОЛЯ. Неправда.
ТАНЯ. Правда. Я только тебя любила.
ТОЛЯ. А спала с ними.
Пощечина.
ТОЛЯ. Спасибо.
Поворачивается, уходит. Возвращается, берет фуражку со стула, надевает ее.
ТОЛЯ. Ты вся из лжи.
ТАНЯ (кричит). Я докажу тебе! Я вела дневник… Я принесу его, не уходи!
Он медлит, затем садится на стул.
ТОЛЯ (с усмешкой). Давай.
Она бежит в соседнюю комнату, возвращается с дневником, встает посреди сцены и торопливо листает. Она жалка.
ТАНЯ. «16 апреля 42 года. Письмо от Толи…» (Опускает руку с тетрадью, садится.) Я не могу.
Пауза.
ТОЛЯ. Что ж. Тогда я пойду.
ТАНЯ. Не уходи! (Встает.) «Письмо от Толи. У него изменился почерк. Я испугалась. На треугольнике как будто не его рука. Почему он не пишет, часто ли бои? Я так волнуюсь. Вспомнила: он любил собак. Так много думаю о нем. Он такой наивный. И письмо мальчишеское». Дальше. (Листает.) «5 августа 43 года. Освободили Орел. Вечером был фейерверк из орудий. Последнее письмо от Толи ношу с собой. Я люблю его. Это точно. Как давно было до войны. Я вся окаменела. Ничего не жду, кроме писем. Хочу его, жду. Боюсь. Мама умудрилась простудиться, кашляет, говорит шепотом. Он пишет: „После боя смотрел траву в ней много всяких букашек, которые и знать не знают об артобстреле, о танках. А ведь кажется, что даже солнце воюет: сегодня оно союзник, завтра — враг“. Мне бы никогда не пришло в голову такое. Мне стыдно писать ему. Ему, наверное, скучно читать мои письма».