Выпусти птицу!

Не заплывайте. Это омут.

А летом озеро – спасение

тем, кто тоскуют или тонут.

А летом берега целебные,

как будто шина, надуваются

ольховым светом и серебряным

и тихо в берегах качаются.

Наверное, это микроклимат.

Услышишь, скрипнула калитка

или колодец журавлиный. –

все ожидаешь, что окликнут.

Я здесь и сам живу для отзыва.

И снова сердце разрывается, –

дубовый лист, прилипший к озеру,

напоминает Страдивариуса.

Липечанские болота

Памяти И. Филидовича,

белорусского Сусанина

I

«Филидович, проведешь в логова?» –

«Да, „Мертвая голова“ – накатаны рукава». –

«Филидович, а оплата не мала?» –

«Жизнь, Мертвая голова, была бы семья

жива». –

«Филидович, кто в залог остался за?» –

«Внук, Мертвая голова, голубенькие глаза…»

Под следочком расправляется трава.

Филидович, проклянет тебя молва!

II

«Филидович, от заката до восхода

справа, слева, сзади, спереди – болота,

перед нами и за нами, как блевота,

и под нами…» –

«А точнее говоря,

и уже наднами – болота,

Мертвая голова!»

Песня

«Как погибла ты, матерь Мария?» –

«Мимо нас осужденных вели.

Я датчанку собой заменила.

И меня в душегубке сожгли».

Называли ее – мать Мария.

Посреди Елисейских полей

васильковые очи царили

укоризной своей!

Белоснежная поэтесса

вся в потупленной синеве

не испытывала пиетета

ни к политике, ни к войне.

«Вы куда, молодая монашка?

Что за сверток вы бросили в пруд?

Почему кавалеры в фуражках

вас к жестокой машине ведут?»

«Так велит моя тихая вера.

До свидания. Я не приду.

Я гестаповского офицера

застрелила у всех на виду.

За российские наши печали,

за разор Елисейских полей

те же пальцы гашетку нажали,

что ночами крестили детей.

И за это меня, мать Марию,

русый пленник, в бреду, может быть,

назовет меня „Матерь Россия!“

и попросит водой напоить».

Обстановочка

«Это мой теневой кабинет.

Пока нет:

гардероба

и полн. собр. соч. Кальдерона.

Его Величество Александрийский буфет

правит мною в рассрочку несколько лет.

Вот кресло-катапульта

времен борьбы против культа.

Тень от предстоящей иконы

„Кинозвезда, пожирающая дракона“

(обещал подарить Солоухин).

По слухам.

VI век.

Феофан Грек.

Стол. Кент.

На столе ответ на анкету:

„Предпочитаю Беломор Кенту“.

Вот жены акварельный портрет.

Обн. натура.

Персидская миниатюра.

III век. Эмали лиловой.

Сама, вероятно, в столовой…

Вот моя теневая столовая –

смотрите, какая здоровая!

На обед

все, чего нет»

(след. перечисление ед).

Тень бабушки – салфетка узорная,

вышивала, страдалица, вензеля иллюзорные

Осторожно, деда уронишь!

Пианино. «Рениш».

Мамино.

Видно, жена перед нами играла Рахманинова

Одна клавиша полуутоплена,

Еще теплая.

(Бьет.)Ой, нота какая печальная!

Сама, вероятно, в спальне.

Услышала нас и пошла наводить марафет.

«Уходя, выключайте свет!»

«Проходя через пороги,

предварительно вытирайте ноги.

Потолки новые –

предварительно вымывайте голову».

Вот моя теневая спальня.

Ой, как развалено…

Хорошо, что жены нет.

Тень от Милы, Нади, Тани, Ниннет

+ 14 созданий

с площади Испании.

Уголок забытых вещей!

№ 2-й,

№ 3-й,

№ 8-й – никто не признается чей!

А вот женина брошка.

И платье брошено…

наверное, опять побегла к Аэродромову

за димедролом, и…

Актриса, но тем не менее!

Простите, это дела семейные…

(В прихожей черен и непрост,

кот поднимал загнутый хвост,

его в рассеянности Гость,

к несчастью, принимал за трость.)

Вот ванная.

Что-то странное!

Свет под дверью. Заперто изнутри.

Нет, не верю! Эй, Аэродромов, отвори!

Вот так всегда.

Слышите, переливается на пол вода.

(Стучит.)Нет ответа.

(От страшной догадки он делается

неузнаваем.)

О нет, только не это!..

Ломаем!

Она ведь вчера говорила –

«Если не придешь домой…»

Милая! Что ты натворила!

(Дверь высаживают.)

Боже мой!..

Никого. Только зеркало запотелое.

Перелитая ванна полна пустой глубины.

Сухие, нетронутые полотенца…

Голос из стены:

«А зачем мне вытираться,

вылетая в вентиляцию!»

«Признаю искусство…»

* * *

Признаю искусство

и «Полет валькирий»,

но люблю кукушку

и Ростов Великий.