Высадка в Нормандии

Высоких гостей встретил на своем адмиральском катере адмирал Ф. Л. Виан, перевез на десантное судно, а то доставило их непосредственно на берег. «Я был очень счастлив снова оказаться во Франции почти ровно через 4 года после того, как нас отсюда вышвырнули, – продолжает Брук. – Нахлынули воспоминания: с каким отчаянием в душе я покидал тогда французский берег, сколько труда и волнений выпало на мою долю за последующие четыре года». На берегу их ожидал Б. Монтгомери с небольшой колонной джипов. Свита премьера расселась по машинам и двинулась по дороге на Байе, в штаб 21-й армейской группы, разместившийся в замке Крели. Выслушав типичный для Монти доклад, премьер-министр со всеми сопровождающими отбыл в штаб 2-й армии М. Демпси. Дорога шла по живописной сельской местности, избежавшей бомбежек и обстрелов. Черчилль сказал Бруку: «Какой тучный скот вокруг! Лежит себе да кормится на изобильных пастбищах». Тем не менее Брук заметил, что «местное население не проявляло при виде нас ни малейшей радости». Кроме того, Черчилль наслушался историй о француженках-снайперах. «Немало здешних женщин стреляло и в нас, и в американцев», – писал он Э. Идену по возвращении в Англию.

Оказавшись снова в Курселе, премьер-министр наблюдал безуспешную попытку немецких самолетов бомбить побережье, а затем на катере адмирала Виана совершил прогулку вдоль побережья. Черчилля заворожил вид монитора, который вел из своих 14-дюймовых (калибра 355,6 мм) орудий огонь по целям в глубине побережья. Премьер заявил, что ему «еще никогда не случалось находиться на борту боевого корабля, ведущего сражение с противником», и стал настаивать на том, чтобы подняться на борт монитора. К счастью, Брук сообразил предупредить, что взобраться на корабль по веревочному трапу будет делом непростым, и спас премьера от «рискованного развлечения». Это, впрочем, не помешало Черчиллю бесстыдно хвастать в письме к Рузвельту: «Наш эсминец подошел ближе к берегу и влепил как следует этим гуннам [160] . И те не осмелились ответить нам, хотя расстояние составляло всего 5,5 км». И все же нельзя сказать, что Черчилль так и не понюхал пороха: в ту же ночь, когда он вернулся в Лондон, на английскую столицу обрушились первые ракеты «Фау-1».

160

Гунны – здесь: презрительное прозвище немцев в странах Антанты во время Первой мировой войны.

Корабли Королевских ВМС не ослабляли ударов по врагу. Линкору «Рамильи» 13 июня пришлось возвращаться в Портсмут для пополнения боезапаса. А еще через день снарядом с английского корабля «Родни» на своем КП был убит командир 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» бригаденфюрер Фриц Витт, вместе с которым погиб и один из младших офицеров. Командование дивизией принял неугомонный Мейер.

В то же утро 14 июня из лондонского отеля «Коннот» в Портсмут прибыл генерал Ш. де Голль с немалой свитой в шести автомобилях. Высокого гостя, прибывшего слишком рано, на Королевском причале приветствовал командующий ВМС на южном побережье Англии. Пришлось долго ждать, ведя светскую беседу о пустяках, а в этом жанре де Голль никогда не был силен. К тому же запаздывал и предназначенный для него корабль – эсминец «Свободной Франции» «Ла Комбатан». Ситуация, как вспоминал английский офицер связи при де Голле, вызвала у генерала «кратковременную вспышку недовольства». Командующий предоставил им свой адмиральский катер, но оказалось, что тот не вмещает весь багаж, который был неожиданно велик для запланированной поездки на одни сутки. Пришлось доставлять багаж на корабль с помощью сторожевого катера. Стало ясно, что часть свиты собирается задержаться во Франции подольше, не известив об этом англичан. «Когда генерал де Голль взошел на борт, на мачте взвился его личный штандарт».

Когда на горизонте показался французский берег, один из сопровождающих спросил руководителя «Свободной Франции»:

– Вы не забыли, mon G'en'eral, что сегодня – ровно четыре года с того дня, как немцы вошли в Париж?

– Это была их большая ошибка, – отозвался неподражаемый де Голль.

На берегу их встретили офицеры штаба Монтгомери, которые были поражены и количеством сопровождающих генерала лиц, и невероятным количеством багажа. Монтгомери предварительно просил о том, чтобы де Голль взял с собой на завтрак в его честь не больше двух человек, но эту просьбу генерал проигнорировал с поистине царским безразличием. Пока же в джипы, предоставленные штабом 21-й армейской группы, сели только сам де Голль, французский посол в Англии Вьено и генералы Кениг и Бетуар. Остальным пятнадцати сопровождающим вместе с багажом пришлось ждать на берегу, пока удастся разыскать дополнительный транспорт и отправить их в Байе. В последний момент де Голль даже пытался настаивать, чтобы за руль джипов сели французские шоферы, которых он предусмотрительно прихватил с собой.

Все давным-давно знали, что Монтгомери не выносит табачного дыма, и все же де Голль со своими помощниками задымили весь походный автоприцеп Монти. Это, по утверждению морского офицера связи при де Голле, «не способствовало доброжелательному отношению к ним со стороны обитателя прицепа». Для Монтгомери этот завтрак, несомненно, стал большой жертвой, принесенной на алтарь дипломатии, но и гость его тоже не испытывал никакого удовольствия. Спутники генерала заметили, что смягчился он лишь позднее, когда армейские джипы повезли их дальше, в Байе, где предстояло воссоединиться с остальными сопровождающими лицами. Весть о появлении де Голля мигом облетела окрестности. На лошади галопом подскакал местный кюре отец Пари. Он от души пожурил генерала за то, что тот не заглянул в церковь – пожать ему руку. Де Голль вышел из машины и раскинул длинные руки, казавшиеся бесконечными:

– Monsieur le cur'e [161] , я не стану пожимать вам руку, я вас лучше обниму.

В Байе генерал сразу проследовал в супрефектуру, где его встретил гордый и подтянутый супрефект с трехцветной лентой через плечо [162] . Вдруг чиновник с ужасом сообразил, что на стене все еще красуется портрет маршала Петена. Де Голль же, нередко демонстрировавший крайнюю обидчивость, умел и великодушно прощать нечаянные обиды. Он продолжал как ни в чем не бывало беседовать с растерянным чиновником. В тот день он еще продемонстрировал свой сдержанный юмор, когда одна старушка в приветствовавшей его толпе запуталась в смене властей и воскликнула: «Да здравствует маршал!» Де Голль на это пробормотал своему спутнику: «Подумаешь, эта женщина из тех, кто не читает газет». Могло быть и так, что старушка была крестьянкой из глухой деревеньки. Историк Форрест Поуг не раз убеждался в том, что нормандские крестьяне «испытывали ненависть к Лавалю, но не к Петену», а к де Голлю относились с некоторым недоверием.

161

Г-н кюре (фр.).

162

Супрефектура – орган власти в районе. Официальные представители власти, от мэра города до президента республики, носят через плечо ленту цветов национального флага (синий-белый-красный).

Зато ни у кого нет сомнений в том, что жители Байе устроили де Голлю восторженную встречу. Для него это было особенно важно, потому что свою администрацию он хотел установить незамедлительно. Генерал не очень-то обращал внимание на поставленное Черчиллем условие: во время визита не проводить никаких митингов и иных публичных мероприятий. На площади у супрефектуры глава «Свободной Франции» поднялся на импровизированную трибуну и обратился к толпившимся вокруг горожанам с речью. Закончил он ее следующим заявлением: «Le gouvernement francais salue Bayeux – la premi`ere ville francaise lib'er'ee!» («Французское правительство приветствует [жителей] Байе – первого освобожденного французского города!») Он не счел нужным упомянуть о том, что правительство было временным. Потом де Голль затянул «Марсельезу», толпа дружно подхватила. Единственной тучкой на этом солнечном горизонте стало то, что (согласно отправленному Черчиллю отчету) население с большой радостью приняло напечатанные союзниками денежные знаки, которые сам генерал презрительно обозвал «фальшивыми бумажками».

Затем де Голль проследовал на Изиньи и Гранкан, но на борт «Ла Комбатана» прибыл слишком поздно, и в ту ночь судно уже не могло отчалить. Из-за опасности нападения немецких подлодок ни одному судну не разрешалось выходить в море после захода солнца, и де Голля об этом предупредили заранее. И все равно он возмущался тем, что английское военно-морское командование не позволило французскому капитану поднять якоря. Правда, настроение у него в тот день было очень благодушным благодаря оказанному соотечественниками теплому приему. По мнению англичанина – офицера связи, «он испытывал чувство глубокого удовлетворения» – возможно, из-за того, что ему удалось назначить на административные посты во Франции четырех своих сторонников. Б. Монтгомери тем временем отправил Черчиллю два сообщения. В первом говорилось, что визит де Голля в его штаб «прошел с огромным успехом», во втором без всяких доказательств утверждалось, будто в Байе лидера «Свободной Франции» встретили «с явной прохладцей». Монтгомери еще добавил, что де Голль «оставил в Байе одного гражданского чиновника и трех полковников, но чем они будут заниматься, понятия не имею» [163] .

163

Вот кем были эти четверо: полковник де Шевинье, который получил назначение на пост областного военного представителя; майор де Курсель, адъютант де Голля с 1940 г.; г-н Франсуа Куле, накануне назначенный комиссаром Республики в Нормандии, и майор Ларок, который стал начальником аппарата комиссара. (Прим. авт.)

Франклин Рузвельт ничуть не изменил своего отношения к главе французского Временного правительства. В тот день он написал Черчиллю: «На мой взгляд, мы должны в полной мере использовать любую влиятельную организацию, созданную им до настоящего времени, но не навязывать его французскому народу в качестве правителя силой нашего оружия и не признавать его окружение в качестве правительства Французской Республики».

Черчилль еще раньше подумывал об официальном признании де Голля как главы Временного правительства, но теперь был сильно обижен на генерала – после столкновения из-за отказа Черчилля назначить французов офицерами связи при командовании союзников. Накануне своего визита во Францию премьер-министр писал Э. Идену: «У этого человека нет ни капли великодушия. Он мечтает только о том, чтобы в этой операции выглядеть спасителем Франции». С другой стороны, де Голля горячо поддерживали очень многие члены парламента и британская пресса. Газета «Таймс» в то утро назвала отношение союзников к французскому Временному правительству «недопустимым» [164] , однако Черчилль считал, что его отношения «с этим упрямым, тщеславным и невоспитанным англофобом» накалились до такой степени, что он готов был подать в отставку. «Если политика моего правительства будет и дальше подвергаться подобным нападкам, то я расскажу парламенту все без утайки. Это может в итоге привести к формированию нового правительства, поскольку я всерьез намерен обнародовать все подробности до единой, и пусть парламент, если угодно, отправляет меня в отставку».

164

Совершенно иначе реагировала пресса в США, подстрекаемая Белым домом. Там многие газеты писали, что, пока американские парни умирают за свободу Франции, де Голль ведет политические игры ради достижения личной власти. (Прим. авт.)

Де Голль же мог добиться куда большего, действуя исподволь, без всякой огласки. Оставленные им в Байе в качестве «троянского коня» чиновники вместе с теми, кого он направил туда раньше, превратили этот город в столицу «Свободной Франции». А офицеры союзных армий вскоре пришли к выводу, что гораздо полезнее сотрудничать с этой властью, не обращая внимания на устаревшие указания лондонских политиков.

Таким образом, Байе превратился в город мира и изобилия, а вот Кан, столица Кальвадоса, продолжал нести большой ущерб от бомбежек и артобстрелов. Утром 9 июня снаряды английского корабля «Родни» снесли любимый горожанами символ – колокольню церкви Сен-Пьер. «Le panorama est tout chang'e» («Вид города стал совсем не тот»), – с грустью писал один горожанин. С каждым новым налетом горело все больше и больше домов; при ясном небе, казалось, шел дождь – это с крыш капал расплавленный взрывами свинец.

Врачи в больнице Бон-Совер трудились до полного изнеможения. Свистки оповещали о прибытии новых пострадавших – в каретах «Скорой помощи», на носилках, а однажды даже на броне немецкого танка. Как и в полевых госпиталях, один врач постоянно занимался сортировкой поступающих и определял очередность направления на операции. Нагрузка на хирургов была невероятная. «Просто не могу больше видеть кровь», – сказал один из них. Другой пробормотал: «С меня довольно. Наверное, если мне сейчас принесут еще хоть одного раненого, я просто не в силах буду оперировать». Они потеряли счет дням и уже не отличали воскресенья от понедельника.