Выше времени

Мне таять в воздухе было недосуг. Да и не умел я. Нужно было править отчеты. Чем я и занялся. Даже не стал уточнять у Нади — видела она моего посетителя, или нет. Что могли бы дать ее показания? Не видела — еще ладно. А видела? Что это доказывает? Да ничего!

Может быть, и нет на самом деле никакой Нади. Только идея, что Надя у меня работает, в моем сознании. Или есть она, но очень далеко. Если принять, как аксиому, теорию Дипломатора.

Мне бы теперь еще избавиться от последствий действия этого УДУКа. Дипломаторов, конечно, на самом деле нет. А вот УДУК — есть. Не иначе, на каком-нибудь торжественном приеме какой-то слишком отвязанный товарищ подсунул наркотик. Психоделик. А с психоделиками еще и не то покажется. Подумаешь: Кит, Дипломатор. Хорошо, что хоть драконы трехголовые по небу не летают.

Продуктивно отработав остаток дня, я ложился спать практически удовлетворенным. В принципе, не так уж мне плохо живется. Даже отлично. С Гасаном разберемся, не в первый раз. Юля Вавилова… Других найдем! Все-таки полтора миллиона в банке Нью-Йорка — не мелочи. Это не заначка Кита в пятнадцать тысяч баксов…

А эльфы… Эльфы подождут… Они — сказка. Но эльфом стать все же хотелось бы! Как ни глупо, а хотелось!

Вот Кит — тот и не слышал об эльфах ничего. И не страдал. Хорошо, все-таки, что я — не Кит!

Глава 4 Под сенью Леса

Теплое дуновение ветра скользнуло по щеке, приятно согревая кожу лица, остывшую в прохладе, идущей от ручья. Лежать на пахучей густой траве было мягко и уютно. В воздухе не чувствовалось никакой тревоги. Лес не предупреждал об опасности. Да и кто мог угрожать мне в нашем Лесу?

Деревья шуршали изумрудной листвой, отходя ко сну. Лесные великаны, как и прочие живые существа, то засыпают, то просыпаются, беседуют между собой, чутко вслушиваются в дуновения ветра, улавливают каждый звук. А потом они дремлют, набираются сил, впитывают свет далеких звезд. И тогда им мало дела до того, что происходит под сенью их крон…

Одним движением я поднялся на ноги, отгоняя дремотные видения. Видения были тревожные — совсем не подходящие для спокойного сна в теплом и добром лесу. Там, где я был своим.

Мне снились странные существа, одержимые страстью наживы, лютой жаждой власти и удовольствий, с извращенными чувствами и желаниями, безмерной похотью… Эти твари гнездились в огромных каменных муравейниках, суетились подобно тле, пожирающей цветущий куст, дрались за место у лакомых листков, убивали себе подобных. Мне снилось, что я сам был такой тварью… Обожравшейся личинкой разумного существа, перед которой склоняются другие… Не потому, что она в чем-то разумнее. Потому, что так сложилось.

Люди… Сколько легенд, сколько пророчеств связано с этими существами… Неужели они — такие? Страшно и думать об этом. Гномы, хоббиты, даже гоблины гораздо более симпатичные и милые существа. Нет, не может быть, чтобы хищное отродье, привидевшееся мне в сонных грезах, существовало на самом деле. И тем более, чтобы такими были люди. Те, кто придет…

Тихо свистнув, я подозвал Жемчужногривого. Конь появился из-за деревьев. Приветственно всхрапнул. Склонил набок голову и лукаво посмотрел на меня.

— Не боишься идти со мной в Запретные Ущелья? — спросил я благородного скакуна.

Тот фыркнул, возмущенно стукнул оземь правым копытом.

— Нет, пойми меня правильно: мы ведь можем объехать гиблые места. Это в четыре раза дальше и в три раза дольше, зато полностью безопасно. Да и копыта по камням бить не придется…

Жемчужногривый едва заметно пошевелил чуткими ушами. По мягкой земле с сочной травкой скакать не в пример приятнее, чем по скользким, холодным и опасным камням горных ущелий. Но как и любой конь, Жечужногривый был любопытен. А также чувствителен и предан. Он понимал, что я хочу попасть в Долину Радуги быстрее и могу даже отпустить его обратно, пройти меж опасных каменных осыпей самому. Кто бросает друга в таком положении? Во всяком случае, не лошади и не собаки…

Конь поднялся на дыбы и пронзительно заржал.

— Стало быть, выступаем? — уточнил я. — Что ж, не жалуйся, если мы встретим по пути кого-то, кто тебе совсем не понравится…

Жемчужногривый еще раз топнул копытом и приблизился ко мне почти вплотную, ткнулся мягкими губами в плечо. Тогда я подошел к разлапистому старому клену, росшему над ручьем, взял прислоненное к дереву копье из белого ясеня с широким серебряным жалом, закинул за спину перевязь с мечом. Оттолкнулся от земли и прыгнул на спину коня, который, повинуясь моим желаниям, тут же пустился в путь — к отрогам гор, не видных сейчас за темной зеленью леса. Но и я, и Жемчужногривый отлично чувствовали присутствие каменных громад, вершины которых всегда украшены сияющими ледяными шапками.

Как-то мне доводилось подниматься на горный ледник. Без коня, естественно. Он в это время был еще несмышленым жеребенком и носился по степям вместе с табуном матери. В горах, в холодных высях, звезды льдисто светили с черного неба и отражались в заснеженных полянах, как в озерах. Величественное зрелище, хоть и слишком торжественное для тех, кто любит тепло и покой.

Копье надежно лежало в руке. Никакому злому созданию не удастся причинить вред моему коню, пока я рядом. Правда, держать оружие на весу не слишком удобно. Гномы, как я слышал, придумали такую любопытную штуку, как седло — прокладку между спиной животного и самим гномом. И ездят на ослах с помощью этих седел, вставив ноги в специальные постромки. Издевательство над животным, конечно. Но проехав весь день с копьем в руке, начинаешь понимать, почему бородатые недомерки пытаются облегчить себе жизнь с помощью столь любимых ими механических приспособлений.

И все же и седло, и прочая упряжь — зло. С седлом ты не чувствуешь животное. Ставишь себя в преимущественное по сравнению с ним положение — ведь седло делается для удобства седока, а не для облегчения жизни осла или коня. Ну и, к тому же, случись что с всадником — так и бегать коню с привязанной сбруей? Нет, союз разумного существа и коня должен быть добровольным, дружба — крепкой. Только тогда он будет свободен от зла.

Лес вокруг шумел и искрился. Пели проснувшиеся после короткого сна птицы, стрекотали кузнечики, гудели пчелы и шмели.

Кряжистые дубы, гладкоствольные каштаны, ароматные орехи росли уже не так густо и были не такими огромными, как на расстоянии прямого перехода от нависающих над ними гор. Здесь и воздух холоднее, и ветра сильнее. Но все равно лес оставался лесом… Что может быть прекраснее его? Менестрели добавляют к слову «лес» много звонких эпитетов: золотой, серебряный, звонкий, вечный, бескрайний, великий… Да, лес такой. И для того, кто любит его, одним словом сказано все. А тот, кто не видел настоящего леса, кто не понимает его, не поймет со слов даже самого искусного песнопевца.

Звезды сделали четверть оборота по небу, когда мы с Жемчужногривым добрались до каменистых полян, поросших по краям редкими деревцами. Лес закончился. Мы вступали в горное царство. Конь настороженно нюхал воздух, вслушивался в шорохи, раздающихся с каменных осыпей высоких голых холмов. Горы отчетливо виднелись впереди — черные громады с сияющими шапками ледников. Где-то там, среди нагромождения скал, вился потаенный проход в Долину Радуги.

Одинокое большое дерево, мимо которого проходила тропа, было наполовину сухим. Мне сразу не понравился запах его листьев. Листья пахли страхом. Тоской. Отчаяньем.