Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

Никифор неопределенно мотнул головой.

— Я уж говорил тебе, повторяю при них, — Бестужев кивнул на вошедших. — Генерал-губернатор требует вашей добровольной сдачи. Сейчас решается вопрос о границе по Амуру, и вы тут, как бельмо в глазу. Ничего вам не будет, более того, возьмут на довольствие. А сейчас ешьте, пейте…

Бестужев подошел к конторке и начал писать. Молчание воцарилось в каюте, слышно лишь, как жадно едят, пьют голодные гости. Павел разогрел второй самовар, заварил еще один чайник.

— Господи! Чай-то какой! — вздохнул один из разбойников.

— Вот вам записка, — Бестужев подал лист Никифору. Тот начал читать про себя, медленно шевеля губами. Закончив чтение, он не знал, то ли согнуть лист, то ли скрутить трубкой. Бестужев взял у него записку, сложил и заклеил в конверт.

— А печати нет? Важная для нас бумага, — сказал Никифор.

— Нет, но могу припечатать своим перстнем, его тут все знают. — Растопив в банке сургуч, Бестужев капнул на середину конверта и по углам и начал прикладывать перстень к остывающей массе.

— Интересный перстенек, — прищурился Никнфор, — по золотой и не серебряный, а блестит.

— Он железный — из моих кандалов.

Массивная печатка крест-накрест переплетена жилками металла и напоминала тюремное окно.

— Точно, из железа. А эвон — следы от кандалов, — увидев рубцы на запястьях рук Бестужева, Никифор с уважением посмотрел на него, мол, свой брат, каторжник.

— Ну все, — сказал Бестужев, — Светает уж, пора в путь. И пораскинь мозгами, Никифор, да кончай свое варначье гнездо!

Выйдя на палубу, гости увидели, что рабочие спустили с баржи бочку солонины, два мешка муки и крупы. Никифор ошалело глянул на Бестужева.

— Это все вам, — подтвердил он. — Только вот распишись, имя, фамилию укажи. — Бестужев протянул квитанцию, которую подготовил Чурин. Никифор взял перо и, прислонившись к ящику, с трудом выцарапал буквы.

— Ну, барин, не знаю ишшо, что да как выйдет, но век тебя не забуду, — потом вдруг улыбнулся. — А бог тебя бережет! Ты в сам-деле на прицеле был. Стоило мне токо свистнуть!

— И на том спасибо! — усмехнулся Бестужев.

УССУРИ

Крепко уснув после бессонной ночи, Бестужев проспал до трех часов пополудни. Погода по-прежнему стояла пасмурная. Дождя, правда, не было, но встречный ветер пронизывал насквозь. Взяв в руки карту и прикинув время, Бестужев понял, что они приближаются к Уссури. В сумерках, пройдя мимо высокого утеса, баржи ошвартовались у его подножия.

— Удивляет меня, как вы с людьми язык находите, — сказал за ужином Павел, — и с тунгусами, и с маньчжурами, и с губернатором, и с этими вот варнаками. Кто бы мог подумать, что их можно взять, и чем — словом?

— Ох, сомневаюсь в Никифоре, — сказал Чурин. — Глянешь — оторопь берет, ну чистый вурдалак!

— Полжизни разбоя — это, брат, так не проходит, — сказал Бестужев.

— И я о том же. Легко ли теперь за соху взяться?

— Возьмутся, деваться им некуда…

Отправив вперед отряды Пьянкова и Шишлова, Бестужев выжидал, когда они уйдут вперед. И тут сверху показались плоты со скотом.

— Встреть их Никифор раньше нас, — сказал Павел, — половину скота отбил бы, а концы, как он говорит, в воду.

Увидев Бестужева, Крутицкий остановил плот, сошел на берег. На лице еще видны следы от плети Муравьева.

— Слава богу, настиг вас, — сказал он, — Провиант кончился. Муравьев дал для завершения сплава полмесяца и продуктов — на этот же срок, а нам еще плыть да плыть.

Бестужев распорядился выдать ему продукты и подошел к плоту. Тучи оводов и слепней кружились над ним. Коровы, шумно дыша, мотали головами, били копытами по животам, отмахиваясь хвостами. Спины и бока их почти сплошь покрыты шарообразными пузырьками. Бестужев подошел к одной из коров, надавил пальца ми вокруг разбухшей ранки и, подцепив ногтями, извлек личинку из-под кожи, брезгливо бросил ее в воду.

Крутицкий сказал, что и дегтем мазали, и кeросином — ничто не помогает. В это время одна из корон одурев от укусов, боднула другую в бок, та шарахнулась проломила ограду из жердей и упала в воду. Мужики бросились в лодку, поплыли за ней. Но было поздно: уйдя во время падения с головой под воду, корова захлебнулась. Крутицкий вздохнул и сказал, что это уже двести пятнадцатая, те пали от болезней и истощения.

Погрузка продуктов на плот закончилась, Бестужев взял у Крутицкого квитанцию, распрощался с ним и пошел в каюту. Чурин хмуро глянул на расписку.

— Сколько их уже! Примут ли? Эту еще куда ни шло, а вот никифоровскую. Гляньте, подпись — ничего не разберешь. Кстати, как его фамилия?

Бестужев глянул в квитанцию, и действительно, ничего не мог понять, только первая буква чем-то напоминала букву В.

_ Чего ж сам-то не спросил? Напиши — Васильев.

— Написатьто напишу, но кто оплатит квитанцию? Не возьмет компания эту филькину грамоту.

— Ничего, поговорю с Муравьевым, — сказал Бестужев, но голос его прозвучал неуверенно.

У ГОЛЬДОВ

После впадения Уссури Амур был очень широк и быстр. Но из-за встречного ветра баржи шли медленно. Потом ветер усилился настолько, что вовсе остановил их. Выждав несколько часов, когда он стихнет, отряд тронулся в путь и в сумерках подошел к селению Дондон.

Едва баржи причалили к берегу, со всех сторон сбежались гольды. У мужчин голова спереди обрита, сзади волосы заплетены в косичку, а в ушах — большие серебряные серьги. У женщин серьги были в носу. Один гольд принес несколько корзин свежей рыбы. Чурин вынес старую рубаху. Гольд пощупал ее, сказал что-то жене. Та показала на три корзины, заполненные сазанами, стерлядью.

Чурин удивился. Гольд истолковал это по-своему и добавил еще одну корзину.

— Почти что даром, — шепнул Чурин, — рубаха-то дырявая.

Но гольд был доволен обменом. Прикинув ее на себя, он завернул рубаху и отдал жене. Увидев это, другие гольды побежали к чумам и принесли рыбу. До самой тьмы шла бойкая мена. Один из рабочих обменял блестящую пуговицу на большого осетра.

— Ну, брат, обнаглел, — укорил его Бестужев.

— А чо! Он, как увидел, сам вырвал ее.

— Не знают цены своему товару, — покачал головой Павел.