Высокое Искусство

— Это лечение такое? — подобрался палач, даже забыв про пиво.

— Нет. Соленая вода не лечит. Но помогает удержать в теле воду, — все с той же размеренностью проговорила Елена. — Больным станет легче. Мертвецов будет меньше.

Пока Квокк осмысливал услышанное, поднесли оловянную чарку с «мертвой водой», то есть самогоном, полученным из вина после тройной перегонки. Елена мимоходом заметила, что помощник палача (который принес чарку) тоже не очень соответствует образу толстого садиста в кожаном фартуке. Нет, фартук при нем имелся, вполне каноничный, заскорузлый, весь в сомнительных пятнах, с черными точками от искр. Однако в кожаной сбруе обнаружился молодой человек не более двадцати лет с гладко зачесанными назад волосами, убранными в «конский хвост», и темными глазами. Губы у помощника мастера были припухшими, с такими ямочками в уголках, что больше подошли бы девице. Притом юноша отнюдь не выглядел женоподобно, а на лице у него вместо ожидаемой гримасы злодея имелась лишь печать добросовестной усталости. Чуть оттопыренные уши казались милыми, как у щенка или Чебурашки. В общем, по канонам аниме — «можно я заберу его домой!?». Все бы ничего, если бы не красный мазок на голом плече, чужая кровь смешалась с потом и размазалась на гладкой коже широкой полосой, как вязкий клей.

Елена механически кивнула в знак благодарности, отвернулась, не заметив заинтересованного взгляда молодого человека. Вздохнула и капнула с левой руки прямо на ожог. Мастер поморщился и чуть откинул голову, словно ему было в тягость наблюдать за людскими страданиями. Баала шевельнула тщательно выщипанными бровями. Что делал парень в фартуке, Елена не видела. Несчастный, что лежал на каменном столе, моргнул, скривился еще более страдальчески-жалобно … и промолчал. Елена подождала немного и повторила процедуру, на этот раз водки оказалось существенно больше. Результат тот же. Спиртовой запах выдержанной браги смешался с уже привычным зловонием каземата.

— Больно? — для пущей уверенности спросила лекарка.

Узник молчал, быстро переводя взгляд с мастера на девушку и обратно, словно пытаясь угадать верный ответ.

— Тебя дама вежливо спросила, — с ленцой подстегнул его палач, сделав тремя пальцами левой — свободной от кружки — руки замысловатый и крайне неприятный жест. Словно щелкнул невидимыми клещами.

Узник содрогнулся всем телом так, что казалось, все его кости застучали друг о друга в пляске смерти. Еще быстрее закрутил головой, теперь с видом явного отрицания. Глаза вытаращились сильнее, а выражение непреходящего ужаса усугубилось, хотя это и казалось невозможным. Елене стало жаль беднягу, который теперь смахивал скорее на гротескную куклу, нежели на живого человека. Что бы ни означало «разводчик», наказание было несоразмерно жестоким преступлению.

— Нет, — все также невыразительно сказала девушка, обращаясь к палачу.

— Э?.. — спросил тот, дав сигнал небрежным движением руки. Парень в фартуке подхватил бедолагу, как младенца, за плечи и под колени, с легкостью понес ко входу, скрытому под мощной аркой из темно-желтого камня. Кандалы звенели, узник тяжело, с присвистом дышал. Сквозь толщу стен опять донесся далекий жуткий вопль, скорее не боли, а какой-то запредельной, беспримесной в своей завершенности безнадеги. Словно кричал не человек, а стенающий призрак.

— Не выживет, — качнула головой Елена. Подумала, как объяснить, что если больной не реагирует на каплю спирта, значит, поврежден ростковый слой кожи, а это в свою очередь значит, что регенерация невозможна, и пациент умрет страшной, мучительной смертью. Нужные слова все никак не шли на ум, казалось, что мысли завязли в апатичном сиропе. Все в мире представлялось ненужным, лишенным смысла и цели. Здесь и сейчас Елене было все равно, что случится дальше. Хотелось только поскорее уйти отсюда, выйти наверх, туда, где боль страдающих людей не давит, высасывая из тела остатки сил.

— Он умрет, — сказала девушка и пояснила короткими, рублеными фразами, будто иссекала гангренозный участок. — Если не поможет маг. Рана загниет. Гниль отравит кровь. Затем откажут почки.

— Соображаешь, — протянул палач, теперь в его голосе, наконец, проявилось нечто похожее на уважение. Мастер допил из кружки, небрежно кинул ее в угол, на верстак очень столярного вида. Дерево стукнуло о дерево.

— Значит, соленой водой поить… — сказал Квокк, хмурясь в раздумьях. Пригладил усики легкими движениями пальцев, завел за ухо прилипший к щеке длинный локон. В каземате было жарко, не изнуряюще, но ощутимо.

— Оплата понедельная, четверть альбуса [9] , итого альбус в месяц. Выдаем копами. Каждый убогий, которого надо приводить в разум после допроса — два гроша премии, — наконец приговорил палач. — Инструмент, вино, лекарства и прочая снасть — твои, можешь стирать перевязочное тряпье у наших прачек. Собирать деньги с родственников заключенных не возбраняется, но в меру и делиться надо, у нас тут правосудие, как-никак, а не купеческий дом. За каждого мертвеца вычитаем из жалования пять грошей, если помер от лечения. А если допросчики уработали, вот как сейчас, значит надо звать секретаря и писать кляузу, тогда вычитывать ничего не будут, потому что вина не твоя. Ну, почитаешь потом наши свитки [10] , там все расписано. Приступать можно прямо завтра.

9

Альбус — серебряная монета достоинством 8 коп, т. е. половину золотого мерка, чеканится только в Городе. В принципе Елене предлагают неплохое содержание, на уровне ремесленника достаточно высокой квалификации. Однако недостаточно, учитывая низкий престиж ремесла и давнюю неприязнь цеха лекарей к палаческому.

10

Под свитками в данном случае имеется в виду цеховой устав и регламент.

— Бога побойся, — решительно вступила в разговор Баала.

— Всегда боюсь, — мастер набожно вскинул указательный палец вверх и одновременно приложил к сердцу левую ладонь. — А больше альбуса не дам.

— Дашь, — уверенно, нисколько не стесняясь присутствия Елены, сообщила карлица. — Ей инструмент покупать, за жилье мне платить. — Маленькая женщина сделала отчетливое ударение на «мне».

— Да она же не цеховая! — возмутился палач, вроде даже и не наигранно. — За что ей цельных восемь коп?! Такие и за тынфы обрезанные в любую работу впрягаются! Вот ей-богу, Параклет свидетель, только из уважения к тебе!

Елена закрыла глаза, отрешившись от происходящего. Хотелось лечь на каменный стол и заснуть, наслаждаясь прохладой гладкого мрамора. Может холодок, наконец, уймет жар в сломанной руке.

— Так цеховые к тебе и не идут, — хмыкнула карлица. — И где ты хорошего лекаря без свитка с печатью и шнурком найдешь? А плохих уже гнать замучился, ведь так? А эта один взгляд кинет — и сразу истину видит.

Елена молчала, карлица наседала, мастер вяло отбивался, скорее для порядка, нежели по зову сердца. Было видно, что ему и в самом деле позарез нужен хороший лекарь. Или хоть какой-то, чтобы для начала не морил пациентов. Так, спустя четверть часа или около того, Елена была принята на испытательную неделю в качестве лекаря при палаче главной столичной тюрьмы. С жалованием в два альбуса с четвертью. Определенно, карлица хоть ростом не вышла, хватку имела не слабее боевого кабана.

— Эй. Звать то тебя как? — запоздало осведомился Квокк, у которого даже усы малость обвисли из-за яростного торга. — На кого пропускную бляху чеканить, чтобы под рекой стражи пускали?

— Люнна, — опередила карлица девушку. — Зови ее Люнна, из Южного Комакьявара.

— Люнна? «Милосердная»? Ну, сойдет, — качнул головой мастер. — И это … не тушуйся! А то, как рыба с ледника, даже глаза остыли. Пока господь терпит людей, будут на свете преступники, суды, тюрьмы и палачи. Так что не плошай — и будет у тебя лучшая в мире работа.

Глава 7 Воля на кончике пера

«Поганые вырожденцы»

Повелитель Малэрсида был зол и плохо себя чувствовал, с трудом оправляясь после от магического перехода. Возраст, чтоб его… Кроме того герцог терпеть не мог всяческое колдунство и резонно опасался волшебных путешествий, однако неотложная нужда требовала забыть о принципах. Как обычно после такого рода перемещений кружилась голова, донимало чувство какой-то несобранности, внутренней разлаженности. Словно части души оказались разобраны, а затем соединены тщательно, но с мельчайшими, невидимыми глазу ошибками, как при реставрации сложнейшей мозаики разных цветов.