Высокое Искусство

Обе женщины синхронно двинулись, описав полукруг, словно акулы вокруг невидимой точки строго посередине между ними. Елена вытянула руку, Флесса ответила тем же, как отражение в зеркале. Белые звезды танцевали на волнах. Тонкие пальцы вице-герцогини были холодными и сильными. Елена притянула к себе Флессу и, удерживаясь на плаву ритмичной работой ног, обхватила другой рукой за шею, притянула к себе.

— Кто ты?! — шепот Флессы звучал словно крик. Как будто два слова могли прикрыть щитом от неизбежного. От момента, когда не останется ни безродной горожанки-тюремщицы, ни гордой наследницы благородного дома. Лишь море, черное небо с выколотыми точками звезд и безумный огонь в крови, для которого нет преград и стихий.

— И почему я знаю тебя… Откуда я помню этот взгляд? — прошептала Флесса, отвечая на объятия.

Легкое течение вынесло их прямо к якорной цепи. Елена крепко ухватилась левой рукой за металлические звенья, прижала к себе темноволосую женщину еще крепче, чувствуя, как впиваются в кожу золотые цепочки. Это было почти больно, но боль странным образом подстегивала чувственность, отзывалась в нервных окончаниях до дрожи в ногах. Хорошо, что больше не нужно грести…

— Кажется… — сказала лекарка молодой герцогине в самое ухо, мраморно белое. — Нам точно нужна кровать.

— О, да… — Флесса наклонила голову и скользнула губами по шее гостьи чуть ниже деревянного украшения, рядом с ключицей. Поднялась выше, прихватив зубами мочку уха. Кожа герцогини была прохладной, а дыхание наоборот, горячим.

— Мурье? — спросила Елена, чувствуя, как хрипотца скребет по горлу.

— Забудь про него, — выдохнула Флесса. — Он тень, его нет.

Неожиданно Елена рассмеялась, закинув голову, словно открывая шею для укуса, жмурясь в гримасе болезненного наслаждения.

Флесса чуть отстранилась, с удивлением посмотрела на лицо молодой женщины. Обычно нахмуренный лоб тюремной медички разгладился, мокрые волосы легли на него стрелками.

— Я подумала о двух…

Елена не удержалась от нового приступа смеха. Теперь улыбнулась и Флесса, как-то очень по-человечески, неуверенно. Будто человек, что с детства отвык от искренней радости и настоящей улыбки.

Елена вновь притянула герцогиню, переложив на нее ответственность за удерживание цепи. Провела кончиками пальцев вдоль спины, и ровный перебор ногтей споткнулся о ряд параллельных линий на мраморно гладкой коже. Шрамы… несколько старых шрамов. Флесса вздрогнула, дернулась, пытаясь высвободиться, ее точеное лицо перекосила гримаса, похожая на всплеск ужаса. Елена прижала женщину крепче, преодолевая сопротивление, и наконец, поцеловала.

Это был огонь и лед. Взрыв, столкновение вселенных, атомный огонь, ураганом проносящийся сквозь каждую клетку, каждый нерв двух соединившихся тел. Битва и победа без высокомерного торжества. Схватка и поражение, в котором не было ни потерь, ни унижения проигравшего. Это был… просто поцелуй, бесконечный как остановившееся течение времени. Прекрасный, как мечта, что представлялась недостижимой, однако вдруг оказалась на расстоянии вытянутой руки. Пламенный как сердце звезды и нежный как прикосновение паутинки.

— Боже мой, — простонала, почти всхлипнула герцогиня, когда в легких, наконец, закончился воздух. — Бог мой…

— Я подумала, — заново ухватила почти выскользнувшую мысль Елена. — О двух вещах.

Острые ноготки Флессы в свою очередь прошлись вдоль ее позвоночника, царапнули поясницу. Узел повязки, заменяющей нижнее белье, развязался, будто сам собой, неспешное течение утащило полосу белой материи дальше. Затем узкая, но крепкая ладонь наследницы Вартенслебенов опустилась дальше, следуя вдоль плавного изгиба уверенным, ласкающим движением.

— Первое… — Елена положила голову на плечо Флессы, дрожь пробегала по мышцам, заставляя пальцы на плечах герцогини конвульсивно сжиматься подобно кошачьи когтям, глубоко впиваться в мокрую кожу. — С опытом у меня все нехорошо.

— Не сомневалась, — хмыкнула герцогиня, чья ладонь и пальцы действовали в такт елининым, только намного увереннее.

— И второе… — от нахлынувших ощущений лекарка непроизвольно ахнула, сжимая партнершу в объятиях до хруста в костях, впрочем, герцогиня, похоже, ничего не имела против.

— Да?.. — Флесса прищурилась, снова чувствуя себя хозяйкой положения. У нее была свободна лишь одна рука, но ее более чем хватало, теперь пришел черед уже Люнны прикусить губу, чтобы не застонать в голос.

— Сейчас проверим, сколько пользы от порнхаба! — сообщила Елена и подтянулась на цепи, увлекая за собой изумленную герцогиню [37] .

Глава 18 День, когда все могло не случиться…

— Светлый и Темный, Созидатель и Разрушитель, — прошептал Курцио, поднимая два пальца к низкому потолку. — Дайте мне сил, укрепите в намерении, закалите волю!

37

Насчет этого момента у меня были некоторые сомнения. В итоге пришлось даже провести небольшое исследование на тему «смотрят ли девочки сетевое порно». Выяснилось — еще как смотрят.

Свет заходящего светила, разбиваясь о решетку, падал на лицо островитянина серым прямоугольником. Пепельное солнце, серые стены, серый город, открывающийся за окном небольшой комнатки. В Ойкумене было много некрасивых городов, однако Сальтолучард заслуженно считался худшим из худших. Двойной остров почти не имел зелени, тем более, лесов, поэтому все постройки возводились из камня. Стены, глухие ворота и шпили высоченных башен, которые никто и не подумал укорачивать соответственно императорским указам — вот все, что открывалось взору странника. Недаром островитян часто именовали «каменными людьми». На песчанике жили, спали, даже столы в большинстве домов тоже высекались из камня. И если на континенте в порядке вещей было украшать даже самый убогий антураж хоть парой мазков краски, Соленый Остров гордо воротил нос от излишеств.

Островные жители полагали, что красота и роскошь должны быть скрыты от посторонних взглядов. Богатство — не повод для пустого хвастовства, а божий дар, созерцать который могут лишь избранные. Поэтому все необозримые сокровища Сальтолучарда были надежно укрыты за толстыми стенами и выставленным напоказ демонстративным убожеством. А то, что думают все остальные… Какое дело подлинным аристократам до представлений заморских дикарей?

Курцио возносил молитву создателям и хозяевам сущего. Надо сказать, редко случалось так, чтобы чаяния его звучали столь искренне, с такой надеждой как сегодня.

— Спаситель и Защитник, наделите их разумом! Отверзайте уши глухих, раскройте глаза слепцов! Дайте им услышать и понять мои слова, — закончил он, складывая ладони близ сердца.

Пора. Время для молитв истекло.

Он посмотрел в зеркало, настоящее, ростовое, из цельного стекла с ртутным амальгамированием, ценой как бы не больше хорошего дома в среднем городке. Зеркало было единственным предметом, что нарушал пустоту молитвенной комнаты. Курцио провел пальцами вдоль тщательно выбритой спереди головы, ото лба до темени. Потрогал завитые пряди над ушами, а также пучок на затылке, проверяя твердость лака. Ни единый волосок не должен был выбиться из общего строя, нарушив благородную прическу.