Высокое Искусство

Елена не видела, но с легкостью представила, как огонек свечи отражается в синих зрачках Флессы, играет живым пламенем, отражаясь в слезинках.

— И я, и он уже знали, что мы — бономы. Нам многое дано по праву рождения. Мы вели и будем вести жизнь, о которой низшие сословия могут лишь бесплодно мечтать. Но…

Снова вздох.

— Но такая жизнь накладывает обязательства, долг. Взымает плату.

Что-то подобное говорил и Чертежник. В другое время, о других вещах, но суть та же. Обретая — ты всегда чем-то жертвуешь, даже не желая того.

— Мы уже привыкли, что относимся к небожителям. Но еще не понимали, что даже высшие создания должны следовать правилам.

— Вы бежали? — опять вопрос последовал вперед мысли.

— Да. Мы думали, что все будет как в романах. В балладах. Станем женой и мужем, будем жить долго и счастливо, затеряемся в южных городах.

На этот раз Елена смолчала, но Флесса ответила, словно вопрос прозвучал:

— Да. Мы не ушли далеко.

Лекарка снова провела пальцами по сетке шрамов. Сказала, утверждая, а не спрашивая:

— Кнут.

— Вартенслебен известен кожаными промыслами, — грустно улыбнулась Флесса. — У отца были хорошие… изделия.

«А дурной мальчика с ветром в башке вернулся домой, к семейству, как же еще…» — мысленно продолжила Елена.

— Пажа отец повесил на решетке за окном в моей спальне. И приказал не снимать до весеннего тепла.

— Бля… — выдохнула Елена.

Флесса, похоже, решила, что это был просто вздох. Прижала руку Елены, ладонь поверх ладони.

— Господи, — прошептала Елена, потому что… а что тут еще можно было сказать?

«Блядский психоанализ…»

Сколько лет было тогда Флессе? Двенадцать? Тринадцать? Чуть больше? Вряд ли больше тринадцати-четырнадцати. Старшие девочки уже должны были понимать, чем закончится такая романтика. Романтический подросток, чью любовь убили у нее на глазах. Не просто убили, но мучительно погубили, в жестокое назидание.

«И я еще чувствую себя несчастной?!»

— Это было… жестоко… — со всей деликатностью и осторожностью заметила Елена, чувствуя себя бегуном по минному полю.

— Это было правильно.

— Что? — Елена подумала, что ослышалась. Впервые за много месяцев она усомнилась в хорошем владении всеобщим языком.

— Я была унижена. Оскорблена. Прошли годы, прежде чем я поняла, что отец не мог поступить иначе.

— Но… Почему?

— Паж покусился на дочь своего господина. Нанес оскорбление патриарху, а значит всей семье Вартенслебенов. Если бы удалось скрыть, можно было просто выслать мальчика обратно. Но бегство и погоня… Неизбежные слухи о потере девственности. Отец поступил единственно возможным способом.

— А семья пажа?

— Она тоже поступила правильно. Нельзя просто так убивать членов благородной семьи. И началась война домов.

Значит, эта молодая женщина еще в ранней юности оказалась поводом для межклановой усобицы. Богатый жизненный опыт.

— Вы победили?

— Да. В первом же бою чуть не погиб мой брат. Тогда я еще любила его. И это был хороший урок.

— Ты простила отца?

— Нет. Но я его поняла. И училась у него.

— А я не понимаю этого… — честно призналась Елена.

— Семья, Люнна, семья, — очень серьезно и строго вымолвила Флесса. — Сюзерен оставит тебя без милостей и защиты. Вассалы и горожане переметнутся. Слуги предадут. Закон смолчит, император не заметит.

Елена скорчила гримасу, радуясь, что Флесса не видит ее лица.

— Но лишь семья всегда останется с тобой. Они преломят с тобой хлеб в нужде. Они прокормят в старости. Они похоронят и прочтут молитву, сделают гравировку на черепе в фамильном святилище. Только семья станет за тебя против остального мира. Отец был суров и жесток, за это я его не прощу никогда. Но сейчас мальчик давно в могиле, а я… я буду править сильнейшим герцогством западного королевства.

Елена почувствовала дрожь в руках, и отнюдь не от страсти или холода в комнате.

— Твоя очередь, — напомнила герцогиня. — Ты любила ее?

— Я… — Елена задумалась. — Не знаю.

Флесса ничего не сказала, и ее молчание звучало красноречивее любых слов. Немое обвинение в нечестности. «Дашь-на-Дашь» подразумевала равный обмен.

— Действительно не знаю, — тихо сказала Елена, прижимаясь щекой к лопатке Флессы. Снова захотелось провести кончиком языка вдоль позвоночника, чувствуя чуть солоноватый вкус.

— Я спасла ей жизнь. Она спасла мою. Нам выпало так мало времени… Чего было больше, симпатии, благодарности? Или просто желания разделить опасность и тепло? Не знаю.

Слова появлялись сами собой, Елене было на удивление легко проговаривать то, о чем она прежде запрещала себе даже думать.

— Мне было очень больно, когда она погибла. И больно сейчас. Это любовь? Или грусть? Или потеря? Не знаю. Я никого прежде не любила. Не с чем сравнить.

Флесса помолчала. Затем спросила:

— Монеты на твоей шее… Это от нее?

— Да, они с… — Елена в последнее мгновение решила не упоминать Пустоши. Еще не время. Придется открыться любовнице, это неизбежно, однако… не сейчас. Потом.

— … издалека. Мы разделили с ней тяготы, жизнь и смерть.

— Обычай рутьеров-побратимов, — заметила герцогиня. — Твоя женщина была воином?

— Я расскажу тебе. Но не сейчас, — сказала Елена, и снова у нее вырвалось то, чего говорить не следовало. Это была некая вспышка, взрыв чувств. — Ее истязал тот мерзавец, который был у тебя в доме белошвеек!

Да будет вам известно, любезные господа, что женщина может удовлетворить потребности мужчины разными способами. И хотя может показаться, что сегодня мы испытали их все, позвольте разубедить вас.

Да утихомирьте ее, наконец. Просто сломайте этому животному ногу. Уверяю вас, оно сразу станет очень послушным.

Подайте мой особый нож. Друзья, приглашаю вас оценить старинное искусство p`atrean, сиречь резьбы на выделанной коже. К сожалению, мое умение пока невелико, да и материал оставляет желать лучшего, но я уверен, вы проявите снисходительность к моему несовершенству! Приступим.