Высота

Ферзь раздумывать не стал. За неделю копаний в себе, сомнений в своей мужской полноценности он так извелся, что сейчас хотелось на весь мир заявить, что он по-прежнему способен на многое.

Красавица-врач обалдело смотрела на творение своих рук, красноречиво распирающее тонкое мужское белье.

— Хм, — наконец пришла в себя она. — Воронов, да ты извращенец.

— Еще какой! — закинув руки за голову, довольно подтвердил Лешка. — Ну, что, поскакали?

Женщина хищно усмехнулась и, склонившись над ушком больного, прошептала.

— Боюсь, ничего нового для себя я не открою, так что скакать тебе самостоятельно. Смотри, ладошки не сотри…

Словно кадры в замедленной съемке, парень удивленно наблюдал, как она развернулась и, цокая по плитке острыми каблучками, вышла из палаты.

В паху болезненно ныло, но это было уже неважно. Ему впервые в жизни дали такой от ворот поворот.

Часть 2

Аленька в то утро больше не заглядывала в одноместные хоромы самого обаятельного пациента больницы, а традиционный укол явилась делать опытная, пожилая медсестра. От одного вида этой необъятной, грозной дамы Лешкино и без того вялое либидо сошло на нет. Впору было снова звать дражайшую Катерину Сергеевну, обладательницу чудотворных ледяных пальцев и горячего взгляда. Но здравый смысл подсказывал, что бывшая любовница может облагодетельствовать самым неожиданным и неприятным образом.

Посему после процедур, устроив поудобнее загипсованную ногу, он решил поспать. Обед был еще не скоро, а в гости никто зайти не обещался. «Как жаль, что самое лучшее начало дня за все последние месяцы так быстро закончилось» — зевая, подумал Ферзь. На стене размеренно тикали простенькие круглые часы, из-за полупрозрачной шторки лился в комнату мягкий свет, и даже желудок, наполненный вкусной домашней едой от заботливой бабы Нюры, благоволил ко сну. Лелея надежду, что может в мирах Морфея строгая докторша будет ласковей к несчастному пациенту, Лешка закрыл глаза.

Сладкая дремота буквально витала в воздухе и разливалась по телу приятной слабостью. Казалось, еще чуть-чуть и рубеж между явью и миражом будет пройден, вот только он все отодвигался и отодвигался, превращая ожидание в пытку. Уснуть, как назло, не выходило. Зевнув несколько раз, мужчина перевернулся на другой бок, но и это не помогло. Только свежий, еще не зарубцевавшийся, шов на животе неприятно заныл, словно напомнил о себе.

— Час от часу не легче, — пробурчал больной.

Обезболивающее пить не хотелось, напился за первые дни после падения и экстренной операции. И ведь это еще повезло: и привезли вовремя, и прооперировали удачно. Хирург потом ему честно признался: «Родился ты, парень, даже не в рубашке, а в спасательном жилете. От смерти ушел в последний момент». Внутреннее кровотечение действительно стоило ему дорого, в себя пришел не сразу, а уж боль какая потом накатила — вспоминать страшно. Но все прошло, а вот шрам, портящий красивый рельефный пресс, его гордость, останется навсегда. Такова цена собственной грубой ошибки.

Мысли снова соскакивали в прошлое, нагоняя тоску. Сейчас уже не было так паршиво. Отмучился всем сразу в первую неделю после операции: душа и тело болели в унисон, и света в конце тоннеля видно не было. Трудное выдалось время. Наверное, именно тогда он достиг собственного душевного предела, кульминации, когда теряется всякая чувствительность. Врачи в тот момент здорово перепугались: с виду все в норме, а пациент ни жив, ни мертв. Овощ, без чувств и эмоций.

Один долгий день в собственном аду стер в пыль всю ценность предыдущих лет. Собственная вселенная обнулилась и боль исчезла, уступив место вполне реальным желаниям и страхам. Пища снова приобрела вкус, а природа — цвета и краски, совершенно новые, пока непривычные.

Жестокий опыт, и лишь одно «но» оставалось незавершенным.

Окончательно расставшись с идеей поспать, Лешка дотянулся до тумбочки и достал письмо. Открывать, сложенный вчетверо листок, не потребовалось, и так знал наизусть. Сердце на минуту мучительно сжалось, но это уже была не та боль, так, слабые отголоски. Справиться с ними не составляло труда.

Поднялся с кровати. Привычные за неделю костыли оказались слишком далеко, у двери. И когда только ушлая медсестра успела их туда убрать? Но делать нечего. Опираясь о стену, мужчина кое-как добрался до своей цели.

В углу, под зеркалом, стояло обычное пластиковое мусорное ведро. Картонные упаковки из-под сока, огрызки яблок, какие-то пакеты — чего там только не было. Обычный мусор — отслужившие свое кусочки прошлого. Сок не выпьешь дважды, яблоко не съешь повторно, минувшее не станет настоящим.

Лешка поднял глаза и увидел собственное отражение. Бледное лицо с тусклыми глазами, густая щетина, исхудавшее тело, свежий шрам, выглядывающий из-под майки. Тень от прежнего Ферзя. Тень со шрамом.

— Что я с собой сотворил? — он провел ладонью по ноющему шву, ощущая пальцами его тепло. Внутри все как будто замерло, выжидая. А затем аккуратно, медленно, словно это давалось с трудом, разорвал письмо пополам. — Прости, Рита, но я за тобой не пойду.

Мусорное ведро пополнилось еще одной частицей отжившего прошлого, а на душе у человека вмиг стало легко. Словно камень сбросил… Даже не камень, а многотонную фуру тяжелых серых камней. Под слоями бинтов и гипса зачесалась нога, тут же напоминая о насущном, и он измученно улыбнулся.

Жизнь продолжается, и ее надо жить.

Не тратя время на лишние раздумья, он набрал номер шефа. Тот ответил не сразу.

— Глеб Викторович, — в горле першило и пришлось откашляться. — У меня к вам просьба. Нужен букет роз и две, а лучше три, коробки конфет.

* * *

Булавин сокрушенно посмотрел на часы. Роспись должна была скоро начаться. У входа во Дворец бракосочетаний уже собралась целая толпа приглашенных. Свадьбу единственной дочери самого высокопоставленного местного чиновника и богатейшего предпринимателя сочли за долг посетить все мало-мальски известные люди города.

— Леш, а тебе вот прямо сейчас надо? — наконец уточнил Глеб.

— Шеф, понимаю, что это неожиданно, но да.

— Не хотелось бы тебя разочаровывать, но сегодня я занят, — Булавин тяжело вздохнул. Свадьбы он всегда переносил с трудом, но отказать Константиновичу не вышло. — На свадьбе партнера.

— Ууу! — сочувственно протянул Ферзь. — Печень, значит, пропиваете.

— Не планировал, — о недавнем запое, как и о расставании с Кариной, Лешке никто не рассказывал, не до того было. — Но цветы привезти не смогу. Прости.

— Ладно, понял, — Ферзь уже прикидывал, как будет уговаривать Кузьмича подобрать достойный букет. Интересно, тот еще помнит, как выглядят розы? — Шеф, Вам хорошо погулять.

— И тебе удачи в поисках роз.

Не успел Глеб нажать на отбой, как сзади кто-то красноречиво покашлял, привлекая внимание.

— Булавин, — громкий голос партнера он узнал бы из тысячи. — Ты все-таки решил осчастливить меня своим присутствием?

— Андрей Константинович, я тебя, по-моему, еще ни разу не подводил.

— А кто наотрез отказался быть свидетелем?

— Нет, — Булавин сочувственно похлопал мужчину по плечу. — Я под этим подписываться не желаю.

— Твою принципиальную холостяцкую позицию я понимаю и уважаю, но доверить своему непутевому заму лучшую подругу будущей жены не могу. У него ж язык, как помело, — поправив у себя в петлице элегантную бутоньерку, тот хитро подмигнул. — Она, кстати, очень даже ничего и тобой интересовалась. Голову мне с невестой задурили, чтобы именно ты ее сопровождал.