Высота

Вакуленко плюнул на обе грани лезвия финки и стер с нее уже загустевшую кровь о шинель лежавшего на полу убитого офицера.

Полковник замотал головой, замычал, засопел, о чем-то прося и желая что-то сказать. Казаринов понял, что пленный хочет говорить с русским командиром.

— Убрать кляп?

Ответом было нервическое подергивание головы, при котором мясистый подбородок полковника тыкался в грудь.

— Сержант, вытащи кляп!.. Но предупреждаю, полковник: даже малейший крик о помощи — и нам с вами придется распрощаться. Мы ограничимся майором.

Когда Вакуленко вытащил изо рта полковника кляп, тот глубоко и протяжно вздохнул, словно с груди его свалили мельничный жернов. Заговорил не сразу — когда отдышался.

— Я принимаю ваше условие… Я не фашист… Я многое передумал… Мое пребывание в легионе — роковая ошибка…

— Это уже легче для нас. И для вас спасение. Обо всем этом вы расскажете нашему командованию.

Видя, что майор надежно привязан к лавке и во рту у него кляп, Казаринов, повернувшись к Иванникову, приказал:

— Оседлать трех лошадей!.. И как можно быстрее!

— Нас же шестеро и их двое, — проговорил Иванников, растерянно глядя на командира. — Восьмерых три лошади не увезут.

— Оседлать трех лошадей!.. — повторил приказание Казаринов. — На лошадях поедем трое: полковник, я и Вакуленко. На окрик встречных постовых будете отвечать вы, полковник, Разумеется, под мою диктовку, если возникнет необходимость. — Потом повернулся к полковнику: — Вы принимаете эти условия?

— Принимаю… — Дышал он порывисто, надсадно. — Только скорее. Пост боевого охранения находится в километре от села. Постовых меняет караульный на танкетке… Я сделаю все, что нужно… Линию фронта мы перейдем…

Пока полковник, которому Богров развязал руки, под дулом пистолета одевался, Иванников и двое разведчиков, ранее стоявшие в охранении под окнами, седлали лошадей.

— Лошади оседланы, товарищ лейтенант!.. — запальчиво доложил вбежавший в горницу Иванников, у которого из кармана маскхалата торчало горлышко бутылки.

— Что у тебя в кармане? — возмутился Казаринов.

— Да это так, в сенцах в ящике стояла… Там их несколько штук.

— А ну, покажи!..

Иванников вытащил из кармана бутылку коньяка.

— Поставь на стол!.. И чтобы подобное никогда больше не повторялось!

— А я посчитал — трофей. — С бутылкой Иванников расстался неохотно, кисло поморщился.

Казаринов увидел это.

— Ты чего?

— Может, мне с вами? Риск большой, поедете через посты…

— Зато прямой дорогой и быстро. На твоей ответственности — майор! Проведите его той же дорогой, по которой мы шли сюда. Понятно?

— Понятно…

— Как будет по-французски «быстрее»? — обратился Казаринов к полковнику.

— Вит, вит.

— Запомнил? — Казаринов посмотрел на Иванникова и следом за полковником повторил слово «быстрее» на французском. — А теперь ты!.. Да почетче!..

— Не могу, товарищ лейтенант! Если потребуется, я лучше покажу ему это на руках или ткну в спину дулом пистолета. Это сильнее всяких французских слов.

— Ну как знаешь, — согласился Казаринов. — Выводи из избы майора, как только мы на лошадях выедем со двора. Понял?

— Понял.

— Полковник, если нас будут окликать и останавливать постовые боевого охранения, в диалог вступать будете вы. Но говорить станете то, что я вам скажу. Принимаете это условие? Не забывайте: ваша жизнь в наших руках.

— Принимаю… — В голосе полковника звучала покорность судьбе.

— Позови сюда хозяина, он на печке! — приказал Казаринов Иванникову.

Старик с печки слезть не смог, сказал, что схватило поясницу так, что и шелохнуться не может.

Только теперь, глядя на лежащие на полу трупы, Казаринов представил себе, что будет со стариками завтра, когда командование легиона все обнаружит. Задумался…

Казаринов метнулся на кухню и подошел к печке. Осветив фонариком лицо старика, не знал, что и сказать ему. Все слова в эту минуту показались ему пустыми и излишними.

— Отец, по-другому мы не могли: у нас боевое задание. А вам спасибо за все, что вы сделали для нас, для воинов нашей армии. Останемся живы — найдем вас. Мы вас не забудем. О вашем подвиге доложу высокому командованию. Не сегодня завтра мы освободим вашу деревню.

— Дай-то бог, — простонал старик. По его мученическому выражению лица было видно, что ему трудно двигаться.

Заслышав хлопок в сенках и чьи-то торопливые шаги, Казаринов напрягся, как скрученная пружина, вскинул пистолет. Вбежал запыхавшийся Гораев:

— Товарищ лейтенант, мы тут чикнули одного… У крыльца… Рядовой, уже пожилой, совсем лысый…

— Молодец!.. Кто держит лошадей?..

— Волошин. Кони — звери!.. Видать, рысаки орловские.

— На место, к лошадям!

— Есть, к лошадям!

— Полковник, кто к вам приходил? — Казаринов посмотрел через раскрытую дверь в горницу. — Пожилой и совсем лысый…

— Это мой коновод, — послышался из горенки слабый голос полковника.

— Иванников, как только выедем со двора, заверните этого лысого коновода в какую-нибудь рогожу, оттащите за огороды и закопайте в сугробе, чтобы никаких следов. Ты меня понял?

— Понял! — донесся из горенки голос Иванникова.

Команды Казаринов отдавал умышленно громко, чтобы их слышали и старик и старуха, скрючившаяся на лежанке.

— Отец, ты тоже меня понял? — Григорий осветил лицо старика фонариком.

— Да вроде понял… А что мне говорить им утром? Ведь все откроется…

— Скажи, что все четверо с вечера играли в карты, пили коньяк, а потом поссорились… Очень сильно поссорились. А когда улеглись спать, пришел коновод. О чем-то долго втроем шептались, а потом оделись и вышли из избы. Оседлав лошадей, куда-то уехали. Понял? А те два лейтенанта, что на полу, — это их работа.

— Скажу все, как велите… — глухо отозвался старик.

— Ну, прощай, отец!.. Скоро вернемся. Только завтра держись потверже. Это очень важно. Думаю, все обойдется.

Полковник от страха так ослаб, что никак не мог донести ногу до стремени. Ему помог Вакуленко. А когда все трое были уже в седлах, Казаринов приказал Гораеву:

— Быстро ко мне Иванникова!

Сытые лошади не стояли на месте. Полковник сел на серого в яблоках жеребца. На гнедую лошадь сел Казаринов. Буланый иноходец достался Вакуленко.