Высота
Шрифт:
Первое, что сделал Казаринов, когда в барахтающихся по глубокому снегу бесформенных фигурах узнал своих разведчиков, — это сосчитал: все ли вернулись?
«Все!» — обрадованно подумал Казаринов и бросился по глубокому снегу навстречу разведчикам.
— Не подходите близко, товарищ лейтенант! — донесся до Казаринова голос Иванникова.
— Это почему же?
— Этого французика из Бордо дорогой настигла медвежья болезнь. А он ведь дворянин. На пальцах объяснил мне, что ему нужно привести себя в порядок.
— Ничего, это не смертельно, — живо откликнулся Казаринов. — Закроем на полчасика в баню, дадим ведра два ледяной воды, а старшина подкинет ему кальсоны и штаны. — Казаринов фонариком
Разведчики Иванникова дышали тяжело. С их потных лиц струился парок. Не успели они подойти к занесенному снегом стожку сена, как тут же повалились на снег, и каждый, словно по команде, полез в карман за масленкой, в которой они хранила махорку.
— На перекур даю пять минут! — объявил Казаринов. — Иванников, перед тем как доставить «языка» на КП комдива, нужно сделать ему санобработку. Утром ему предстоит встреча с командармом.
— Будьте спокойны, товарищ лейтенант!.. Вакула обработает майора по высшему классу, как в московских Сандунах! Он мастер по таким делам.
— Задачу уяснил, Иванников?
— Уяснил, товарищ лейтенант! Кого назначите мне заместителем в этом важном деле?
— Вакуленко, — сразу ответил Казаринов, хотя знал, что ответ его наверняка вызовет между Вакуленко и Иванниковым словесную перепалку. И не ошибся.
Обрадовавшись, что появился повод съязвить по адресу Иванникова, Вакуленко, попыхивая самокруткой, зажатой в широкой ладони, деловито произнес:
— Согласен с вами. Предлагаю следующую расстановку сил: я встану с автоматом в руках у дверей бани как охрана! А Иванников — но другую сторону двери с мочалкой в руках. Лады?
Хохоток разведчиков был дружным.
— Тогда бросим жребий: кому по какую сторону двери находиться: мой — орел, у Вакулы решка, — не унимался Иванников.
— А если ляжет решка? — пророкотал простуженный басок разведчика Костомарова. — Вы думаете, и здесь Ивашка не сможет выйти из воды сухим?
— А чего мне выходить из воды сухим?! — усмехнулся Иванников и смачно сплюнул в сугроб. — Я ведь с детства ношу за щекой склеенный двухорловый пятак. Специально для Вакулы берегу.
Вакуленко, жадно затягиваясь самокруткой, хотел что-то ответить Иванникову, но не успел: метрах в сорока от стожка, почти рядом с дорогой, разорвался снаряд тяжелого калибра. Следом за ним огненно грохнуло несколько таких же тяжелых разрывов, ярко осветивших заснеженную равнину.
— Ложись! — плюхаясь в сугроб, подал команду Казаринов, хотя нужды в ней не было: у каждого сработал инстинкт обстрелянного солдата.
Артналет противника был коротким, к ним разведчики уже привыкли, а поэтому на языке артиллеристов назывались казенно и просто: методичное ведение огня.
Видя, как исказилось в болезненной гримасе лицо Казаринова и как он как-то по-особенному бережно зажал в ладонях правую ногу ниже колена, Богров мгновенно подлетел к командиру:
— Что с вами, товарищ лейтенант?
— Я ранен…
Окружившие командира разведчики увидели, как кровь, хлынувшая из раны, темным, растущим на глазах пятном расплывалась на штанине маскхалата.
Иванников выхватил из чехла финку и располосовал штанину маскхалата и голенище валенка. Когда на открытую рану упал луч ручного фонаря, все увидели осколки кости. Ранение было тяжелым, ниже колена.
Казаринов неподвижно лежал на спине с закрытыми глазами. Искаженное болью лицо казалось безжизненным.
— Ну что там?.. Отвоевался ваш командир? — простонал Казаринов.
— На этот вопрос, товарищ лейтенант, ответят врачи, — проговорил Иванников, бинтуя ногу.
Пленного майора утром, после того как он привел себя в порядок в холодной нетопленой бане, начальник штаба полка сдал
на командный пункт комдива.ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Прежде чем ввести пленного полковника в генеральский отсек, Говоров прочитал показания обоих пленных: полковника Гюдена, интенданта легиона, и начфина легиона майора Рикара, данные ими начальнику штаба армии. Все, что пленные могли сообщить о дислокации их легиона, о его вооружении и расположении огневых позиций артиллерийских батарей, они уже сообщили, назвали также численность всех четырех батальонов и приданных им танковых рот и артиллерийских подразделений. И несмотря на то что каждого пленного допросили в отдельности, чтобы не было договоренности в их ответах на вопросы начальника штаба, показания обоих поразительно совпадали: оба вступили в легион добровольно, формировался он в Париже, присягу приняли 7 ноября в Кракове. Из документов, изъятых у пленных, генерала особо заинтересовало письмо, полученное полковником Гюденом от брата, проживающего в Париже. Когда он читал его, невольно возникла мысль: «Обязательно пущу его в ход при допросе». Явствовало из допроса и то, что полковник свободно говорит по-русски, а майор Рикар русским не владеет.
— Введите полковника, — приказал генерал адъютанту, и тот через минуту вошел в отсек командарма с пленным в сопровождении конвоя из двух бойцов, вооруженных автоматами. На сосредоточенных напряженных лицах бойцов была запечатлена готовность моментально пустить в ход оружие при малейшей попытке пленного к бегству или к каким-либо недопустимым действиям. Другой причиной внутреннего напряжения бойцов было то, что они впервые в жизни предстали перед генералом.
Руки полковника были связаны за спиной солдатской обмоткой. Выглядел он старше своих сорока лет. На одутловатом бледном лице его синеватой тенью обозначилась густая растительность на бороде и щеках. Испуг, застывший в больших черных глазах пленного, говорил о том, что он приготовился ко всему: и к смерти, и к тяжелым работам в лагере для военнопленных. И все-таки жажда жизни брала верх над готовностью смириться со смертью. Разговоры о том, что с пленными русские, прежде чем расстрелять их, обращаются жестоко, ходили еще в эшелоне, как только он пересек русскую границу.
Бросив взгляд в удостоверение, изъятое у пленного, генерал спросил:
— Полковник Гюден?
— Так точно, господин генерал.
— По-русски говорите?
— Свободно.
— Что вас заставило пойти добровольно на службу в гитлеровскую армию?
Этот вопрос оказался для полковника неожиданным. Чтобы облегчить свою участь пленного, он, предупрежденный начальником штаба о том, что допрос его продолжит генерал, собрался повторить высокому начальнику то, о чем уже сообщил полковнику: о численности и дислокации легиона и местонахождении командного пункта, о вооружении легиона и расположении танковых рот и артиллерийских батарей, а также тыловых подразделений. Допускал Гюден, что высокий начальник задаст и этот вопрос, но не думал, что генерал начнет с него. Ответ Гюдена был твердым:
— Заблуждался.
— А сейчас?
— Сейчас прозрел.
— Вы не ответили на мой вопрос. Повторю его: что привело вас в лагерь фашизма?
— Могилы предков.
— Кто ваш предок?
— Генерал Цезарь Гюден, любимец Наполеона, участник всех его походов и битв. Погиб на Бородинском поле. В нашем роду память о прославленном предке чтут свято. К тому же во время формирования легиона мои служебные дела сложились так, что за крупную растрату меня ждала тюрьма.
— У меня нет времени повторять вам вопросы, которые уже задавал вам полковник и на которые вы и майор Рикар обстоятельно и, как мне кажется, искренне ответили. Я верю вам.