Высший пилотаж киллера

Я снова присел на тумбу. Отдышавшись, снял куртку, повесил ее на вешалку. Поднял его за шиворот, придушил, конечно, второй рукой и повел, болтающегося, как тряпичная кукла, в спальню. Здесь никого не было.

Я швырнул его на неубранную постель, вытер его кровь со своих кулаков о простыню и сел в кресло, которое стояло сбоку от телевизора. Он наконец стал очухиваться.

– Ты… чего? – Голос у него был плачущий.

Я посмотрел на него пустыми глазами – замечено, что этой вот непроницаемости впечатлительные натуры, вроде моего собеседника, побаиваются больше всего.

– Ты думал, я буду, как мент, искать доказательства, вести протоколы? – разлепил я губы. – Я таких, как ты, мочил еще когда у меня и судимости-то не было, понял? – Он судорожно кивнул, потом потянулся куда-то под подушку.

Я слетел со своего кресла, прижал руку, проверил, под подушкой ничего не было.

Я отпустил его, проклиная, что так лопухнулся с самого начала, проверять следовало сразу. Хорошо, что я не ошибся, а если бы он оказался хитрее, чем я думал? Дело дошло бы до пальбы, а этого не хотелось бы.

Он стер кровь с лица скомканной простыней и сел. Я снова сел в кресло.

– До меня дошло, мальчик, что ты можешь мне рассказать кое-что по поводу стрельбы на даче Ветлинской позавчера, ближе к вечеру.

Он потряс головой.

– Кого? Я не знаю, о ком ты тут!..

Снова в его голосе возникли эти визгливые, наглые нотки, я пнул его ногой в коленку. Он схватился за нее, хотя ему определенно не было больно. Но я уже и не хотел, чтобы ему было больно. Я просто выражал угрозу, он все понял.

– Я говорю о даче сестры Веточки.

– А, ты все об этой. – Он снова вытер кровь, но уже не очень удачно, часть просто размазалась по роже, и от этого он стал похож на хорька. – Да не знаю я! Что ты так возник из-за этой шалашовки?..

Теперь я ударил его ногой в голень изо всей силы, вскочил и пару раз саданул по ушам. Поднял к себе за ткань, как в дзюдо. Он скорчился от боли, страха и моего вида.

– Имей уважение к покойной, она выступает как моя нанимательница, хорошо?

Он кивнул. Я бросил его на кровать, снова сел в кресло. Он приходил в себя довольно долго, что ни говори, а двойной удар по ушам очень дезориентирует. Пока к нему возвращался слух, я сидел и ждал. Наконец мне надоело.

– Отвечай, ты был на ее даче?

– Она когда-то приглашала меня, чтобы развлечься, но я не поехал. А потом ни разу не был.

– А позавчера?

– Нет, не был.

– Учти, тебя видели.

Он облизал губы.

– Нет, это был не я.

– Тогда как ты объяснишь, что тебя видели?

– Таких, как я, много… В чем он был одет?

– Кто?

– Ну, тот, кого приняли за меня? – он снова сел, потряс головой. – У меня только куртка и плащ. Больше ничего нет, если не веришь, можешь обыскать.

– Вот еще, обыскивать тебя. Сам все скажешь, – произнес я лениво, в блатной манере, через губу. Он дрогнул, посмотрел на меня расширенными от ужаса глазами. – Тогда так, кто взорвал эту дачу вчера днем?

– Какую дачу?

– Все ту же дачу Ветлинских, идиот!

Орать вообще-то не рекомендовалось, потому что от крика такие типы, как этот подонок, только восстанавливались. Но мне тоже нужно было ваньку валять, вот я и работал.

– Не знаю. Меня там не было ни позавчера, ни вчера. Никогда не было, не взрывал я ее.

– Ты врешь. Менты нашли за пару домов до этой дачи отпечатки колес твоей тачки. Там был ты.

Он снова потряс головой.

– Нет, не я. А тачку я переобул уже после Нового года. Может, просто у той, которую ты ищешь, тоже новая зимняя и той же фирмы?

– Ну и что у тебя за фирма на колесах?

– Не знаю. Я тачкой не занимаюсь, просто плачу, сколько нужно, и все.

– Ты как-то юлишь все время, – сказал я с деланным презрением. – Если тебя проучить…

Он откинулся назад, поднял ноги, прикрываясь ими от меня, как в детском саду, честное слово.

– Не трогай меня, я правду говорю.

Я пнул его по этим самым ногам, он зашипел, но не убрал их.

– Еще тебя видели с Метелей. Вы пытались пролезть по крышам в дом Аркадии.

– Это опять сестра Веточки? – он снова вытер лицо, на этот раз, наверное, стараясь стереть пот, выступивший от страха. – Нет, мы с Метелей такими делами не занимаемся. По крышам то есть не лазаем.

– Ну-ка, вспомни. Ночью, со спортивной мелкашкой при глушителе? Нет, не вспоминается? А кто-то еще прикрывал ваш отход – и когда это было?

Он сел, ударил почти от настоящей досады кулаком по кровати.

– Не знаю, когда, понял?! Я вообще все это первый раз от тебя слышу.

– Ах, первый? – я стал подниматься.

Он вскочил, скривился от боли в ногах, но все-таки не упал, прижался спиной к стене, выставил вперед кулаки.

– Не трогай меня! Я ничего не знаю. И к Ветке ни разу не прикоснулся даже, она не захотела, ее парни повыше интересовали… Когда я к ней как-то пристал, она не далась, даже в живот меня боднула, а не далась… Не трогай, понял. Я от этих дел давно в стороне!

Он голосил, от страха у него начиналась истерика. Не потому, что этот приступ меня беспокоил, а так, чтобы почувствовать что-то надежное в руках, я достал свой «узи» и положил на колени. Снял с предохранителя, но затвор не передернул. Нежно погладил по стволу, по мушке, по дульному срезу.

– Ты не поверишь, как мало эта машинка шумит. Просто муха не взлетает, когда стреляешь короткой очередью. А я очень люблю, чтобы патронов на дермецов, вроде тебя, немного расходовалось.

Он посмотрел на «пушку», сглотнул слюну, смешанную, вероятно, с кровью.

– Слушай, мы только разговаривали с ней, правда.

– О чем?

– Ну, она с глупыми вопросами приставала.

– С какими?

– Что я, еврей? – Он, казалось, искренне удивился. – Два года помнить какие-то разговоры? Да если бы мы даже трахались, я бы и то за это время забыл, как это у нее получалось!

– Вспомнить никак не можешь? – я вытянул руку с автоматом в его сторону. Правую положил на затвор.

Он не отвечал, смотрел на меня как загипнотизированный.

– Отвечай!