Выстрел, который снес крышу

– Я же вижу, тебе не хватает уверенности. Тебе хорошо со мной, однако ты не мой. Но ты можешь стать моим. Только тебе нужно время.

– Вот я и спрашиваю, зачем тебе уходить в отпуск? Ты же можешь уйти позже, в сентябре.

– И в сентябре могу, и в октябре. Но я не могу ходить к тебе каждую ночь. Это сегодня нас никто не может подслушать, а завтра… Подожди, а если мы сделаем ход конем? Если я выпишу тебя прямо завтра? – с видом человека, которого озарила интересная мысль, вскинулась Эльвира Тимофеевна. – Выпишу тебя под свою ответственность. И под свой присмотр. Завтра мы отправимся на Балтику. У меня небольшой домик в области, мы можем там жить, пока не закончится мой отпуск. Не скажу, что там жарко, и вода в море не очень теплая, но, надеюсь, вместе мы сможем ее согреть.

– И сколько длится твой отпуск?

– Целый месяц.

– И этот месяц мы будем жить вдвоем?

– Да, только ты и я.

– В небольшом домике.

– Не коттедж, зато финский, там бревно почти сорок сантиметров толщиной. И все удобства.

– Финский домик со всеми удобствами?

– Да, только его подкрасить надо и лаком покрыть. Но там один этаж, это будет несложно.

– Всего лишь подкрасить?

– А тебе что-то не нравится?

– В том-то и дело, что нравится. И ты нравишься очень. И твоя идея с финским домиком потрясает воображение. Проблема только в этом самом воображении. Оно и без того так потрясено, что я уже ни во что не верю.

– Ну вот, теперь у меня отпали последние сомнения. Определенно, я должна забрать тебя с собой. Тебе нельзя оставаться в этих стенах, иначе ты снова сойдешь с ума. А на природе, в благодатной тишине, ты забудешь обо всем. И хорошо, если жить будешь только мной.

– Ну, если ты видишь в этом залог моего душевного здоровья, – шутливо сказал Павел.

– Да, ты прав, только я могу быть залогом твоего душевного здоровья. Только я могу справиться с твоей Машей. Но не будем об этом. Думаю, мне уже пора.

Эльвира Тимофеевна одевалась, а он неподвижным взглядом смотрел в потолок. Сейчас она уйдет, и появится Маша. Что бы ни говорила Архипова, Павел все-таки сомневался в том, что она была с ним наяву. Как в дырявом садке трудно удержать рыбу, так и его прохудившееся сознание не могло зафиксировать в себе действительность, которая так и норовила вырваться на свободу штормящего воображения.

5

Солнечный луч коснулся век и защекотал ресницы. Павел открыл глаза и увидел, что яркий утренний свет проникает в комнату сквозь щель в плотных шторах. Первым его побуждением было повернуться на живот, зарыться носом в подушку и спать. Но вдруг он понял, что находится в незнакомой комнате, и удивление, словно гигантская пружина, вытолкнуло его из кровати.

Он стремительно подошел к окну, резким движением срывая крючки с занавесок, расшторил его и увидел огромное синее море, справа и слева взятое в рамку из высоких, согнутых ветрами деревьев соснового бора. Внизу море подпирал пологий берег, усыпанный валунами, облагороженный газонной травой и неказистыми, слепленными на скорую руку альпийскими горками. Сверху над водной гладью неторопливо плыли пушистые облака, а вдали замыкала ее линия горизонта. Не такое уж оно и бескрайнее, это море, но зато какое красивое, и как искрится оно на солнце! Вода холодная, но Павла это не остановит.

Он помнил, как пробудился после последнего разговора с Дарьей. Засыпал в ее квартире, а проснулся в палате. Тогда он и не помнил, как переместился в больницу. Зато сейчас память была насыщена недавними событиями.

Эльвира пришла к нему в палату после завтрака в обычном халате, строгая и сосредоточенная. Тогда он и подумал, что ночь в объятиях с ней прошла в кулуарах пошатнувшегося сознания, но нет, со смущенной улыбкой, тихим голосом она сказала, что была с ним наяву. И тут же подтвердила, что выписывает его из больницы и забирает с собой. Павлу вернули его темно-серый костюм, в котором он когда-то поступил в больницу, туфли, и в этой одежде сразу после обеда вместе с Эльвирой он отправился в путь. Домой к ней они заезжать не стали: женщина не захотела тратить на это время. Но до темноты они добраться до места не успели, что, впрочем, Торопова не расстроило. Главное, что действительность прочно удерживалась в колее сознания, как ее вседорожный «Фольксваген» на междугородней трассе. Он всю дорогу трезво разговаривал с Эльвирой, видел, как аккуратно управляет она своей машиной, сам садился за руль, чтобы она отдыхала, а к полуночи они подъехали к дому, что находился в нескольких километрах от какого-то поселка, на берегу Балтийского моря. Но самого моря ночью он не видел, зато сейчас мог насладиться им.

Кровать в гостевой комнате была широкая, двуспальная, но Эльвира не захотела вчера ложиться с ним. Она провела ночь в своей спальне, куда его не пустила по той простой и, надо сказать, уважительной причине, что сильно устала в дороге. Ни о каком сексе не могло быть и речи. Да Торопов и не настаивал. Тем более что кровать в гостевой комнате была оснащена мягким анатомическим матрасом, спать на котором – одно удовольствие. Правда, лег он в одежде, на заправленную постель, потому что в доме не было воды. Не понятно, по какой причине насос в скважине отказывался работать. Утро вечера мудренее, решили они с Эльвирой и разошлись по своим комнатам.

Дом был полутораэтажный, из толстого бревна, снаружи выкрашенного в темный цвет, что искусственно старило его, хотя возведен он был не так давно, где-то в начале нынешнего тысячелетия. Достаточно высокий цокольный этаж, обложенный диким камнем, встроенный гараж, мраморные ступеньки крыльца, тротуарная дорожка, что змейкой тянулась к самому морю, тяжелая массивная крыша из натуральной черепицы, эркерный выступ с витринными окнами, дорогие деревянные стеклопакеты. А в глубине участка, за соснами, угадывалась бревенчатая банька. Эльвира явно скромничала, называя свой домик маленьким, хотя следовало признать, что в размерах он явно уступал соседнему трехэтажному особняку под кремовой минеральной шубой и с модными фахверками.

Соседний коттедж был обнесен высоким кирпичным забором, в то время как бревенчатый дом ограды совсем не имел. Даже удивительно, что мебель и техника в нем сохранились, даже спутниковая тарелка под крышей уцелела. Ведь, если верить Эльвире, основное время года здесь никто не жил. «Надо будет вразумить ее», – думал Торопов, направляясь к морю.

Сюда он приехал в своем костюме, больше из одежды у него ничего не было. Но еще вчера Эльвира дала ему чистые мужские шорты на резинке с накладными карманами. Откуда они у нее взялись, она не объяснила, а он спрашивать не стал. Ведь она уже не молодая, и хотя замужем никогда не была, в ее жизни хватало мужчин, которые могли жить с ней в этом доме, оставляя после себя кое-что из вещей.

Пляж его порадовал – плотный ракушечный песок, хорошая глубина. Вода спокойная, прозрачная, но холодная. Какое-то время Павел стоял в ней по колено, но желание идти дальше не появлялось. Тогда он вернулся на берег, развернулся к морю лицом и с разгону нырнул в него. Обжигающий холод свел скулы, но не парализовал мышцы. Отчаянное желание вернуться на берег выталкивало Павла из воды, но все же он превозмог себя и энергичным кролем прошел добрую сотню метров – половину в глубь моря и столько же обратно.

А на берегу его ждала награда. Сбросив с себя банный халат, перед ним стояла длинноволосая девушка, далеко не самая красивая, но с великолепной фигурой. Высокая грудь, с трудом удерживающаяся в символическом лифчике, плоский спортивный живот, тонкая талия, широкие бедра при длинных ногах. Не обращая на Павла никакого внимания, она прошествовала мимо него и спокойно зашла в холодную воду. Он хотел спросить, откуда взялась столь впечатляющая русалка, но промолчал. Все равно ведь она не ответит, потому что ее дыхание наверняка перехватило от холода. Прежде чем она полностью погрузилась в воду, он успел заметить, как покрылись гусиной кожей ее впечатляющие выпуклости, прорезанные тонкой полоской стрингов.