Выйди из-за тучки

За те почти два месяца, что мы прожили на Вологодчине, я ходила на эти гуляния каждую субботу. Тому, что они каждый раз проводились, странным образом способствовала погода — все субботы были без дождя и сильного ветра. Я все же станцевала там. Не в тот самый первый вечер, а гораздо позже. И с тем самым Антоновичем. Вначале мне показалось что парень «подбивает ко мне клинья». Именно так выглядело то, что он всегда оказывался рядом с нами, подружился с Вовкой, заговаривал со мной, тянул танцевать… Так оно потом и оказалось, но повернулось все иначе, а не как можно было ожидать. Там, в Куделино, многое казалось странным, но не вызывало отторжения, скорее — чувство необычности и нереальности происходящего.

На кружаниях не обязательно было уметь танцевать так, как «основной состав». Постепенно, разогревшись, так сказать, желающие составляли еще один круг — топтались, кружились и вообще — двигались как хотели, лишь бы под музыку. Антонович вытащил-таки меня, и мы с ним станцевали. Он не стал топтаться и пожимать плечами, а сразу обнял меня и повел в медленном танце, покачиваясь в ритм. Потом прихватил плотнее, прижимая к себе, медленно провел рукой по спине к затылку, заглянул в глаза, загадочно помолчал и вдруг выдал:

— Будем дружить.

Я тоже помолчала, продолжая двигаться под музыку. До этого я просто затаилась в его руках, пытаясь понять — что чувствую? Парень мне нравился — и внешностью, и общительностью, и тем, что оказался моим коллегой — учителем математики и физики в местной школе. У нас нашлась куча общих интересов, мы могли часами обсуждать методы обучения и выражать свое недовольство тем, как скучно — без изюминки, преподается математика и физика в школе. Делились идеями внеплановых занятий и кружка под названием «Занимательная физика», а так же тем для него, способов подачи материала, мечтали о современных наглядных пособиях, даже о маленькой обсерватории.

Но вот так сразу и так категорично — просто дружить? И вдруг поняла, что да — только дружить. Потому что в его руках мне стало просто теплее — по сравнению с «одиночной» прохладой. Мне нравилось, что мы участвуем в танцах, и еще мне было спокойно — я доверяла ему после нашего достаточно долгого знакомства, с ним было комфортно. Я согласилась — мысленно, а вслух поддела его:

— А что ж так категорично-то?

Он тяжко вздохнул и ответил, надо сказать, что совершенно серьезно:

— Просто я надеялся… искры нет, Ань. Я верю в искру. Мы должны были почувствовать притяжение — дрожь, предвкушение, мурашки там… это у тебя. А у меня вообще все наглядно и однозначно…

— С-скотина…

— Сам жалею. Ты мне нравишься и при небольшом усилии… чисто механическом… прижать тебя сильнее, почувствовать ближе, эта скотина однозначно среагировала бы — я не железный. Но вот искра… ее нет, Анька. И у тебя тоже. Ты же даже не вспотела.

— Антонович… ты однозначно скотина.

— Да, Юрьевна, даа…

Мы продолжали дружить. А тетя еще после первого кружания благословляла и на большее, нечаянно обозначив свой взгляд и на наши отношения с Андреем.

— Ты, если хочешь, походи с Антоновичем, присмотрись. Ничего плохого о нем сказать не могу, кроме того что слишком уж он рассудочный. Не по годам. В таком возрасте еще глупости творить, вздыхать, мечтать нужно, а он живет. Что там с Антоновной случилось в том городе, что она сорвалась к нам — я не знаю, а только должно быть — ничего хорошего. А Антонович доучился и следом за ней приехал. Он младший, но похоже что тоже хорошо жизнью битый. Неплохой мужик кому-то достанется, настоящий.

— Я старше его и намного. И я все еще замужем, теть Рис, на что это вы меня толкаете? — попыталась я перевести все в шутку.

— Ненадолго уже… замужем-то. Нужно жить дальше, Анечка. Ты правильно все сделала… Ради совсем постороннего, безразличного ему человека он такое не вытворял бы. А что Антонович молодой — глупости это и совсем не важно.

Она была права, но искра! Ее и в самом деле не случилось. Может, мы затянули с прелюдией и слишком погрузились в дружеские отношения, которые стали для нас комфортными? Схватил бы меня тогда сразу, прижал к себе, провел бы так рукой, будто готовя к поцелую… представила и поняла, что ничего бы не изменилось. Нет ни сожаления, ни того, что должна бы почувствовать от того, что представила себе это. Значит — будем дружить.

Известия от адвоката о состоявшемся разводе еще не было. А Андрей звонил почти каждый день. Когда на дисплее высвечивалось его имя, я включалась, подзывала Вовку и с радостным выражением на лице совала ему в руки смартфон. Они с отцом разговаривали очень долго, часто включая видеосвязь, а я уходила и даже специально не прислушивалась. Главное — малой не тосковал больше о папке. Он поверил, что тот просто очень занят и что сын ему нужен — он часто звонит и интересуется, чем Вовка занимается и что у него нового? А сын рассказывал, захлебываясь от восторга — про телят, про новых друзей, про клубнику и рыбалку, про танцы, на которые он ходит с мамой и с бабушкой, про детский велосипед, что притащил для него дядя Антонович, которому он подбил глаз.

Я слышала иногда — краем уха, мимоходом и посмеивалась. Тяжелого состояния, что преследовало меня до отъезда из Питера, как и не бывало — я словно жила в другом мире, а его личная информационная оболочка преображала все чувства и переживания, пропуская и фильтруя их через себя. Эта легкость, почти вернувшееся ощущение полноты жизни, прекратившиеся состояния удушья и боли в груди заставляли меня поверить в сакральность Куделинского местоположения. И я радовалась, что приехавшие в конце июля родители были с нами.

Этот таинственный микроклимат — он творил настоящие чудеса. Весь август давление у мамы не повышалось до запредельного, папа ходил поплавать в прохладной уже августовской воде и не мучился после этого межреберной невралгией. Хотя зарабатывал ее регулярно, просто неловко повернувшись или открыв настежь форточку. Все же что-то здесь было такое… особенное, нелогичное и антинаучное.

В конце разговора с Андреем Вовка всегда протягивал мне телефон:

— Папа хочет поговорить с тобой.

Я послушно брала аппарат, незаметно нажимала отбой и щебетала в трубку — о том, какой Вовка послушный, о том, как хорошо он ест, что гоняет на велосипеде и это не опасно — транспорта в поселке почти нет, да и машины здесь не ездят, а почти ползают. Про то, какая гигантская клубника выросла на грядке и название у нее какое смешное, а мы ею объедаемся. И что руки у нас до локтей в царапках, потому что малина за рекой колючая…

Я не хотела слышать его голос, живо вспоминать все и опять чувствовать себя стерво-старухой. Мне это еще предстояло, когда я вернусь домой. А здесь меня и мои чувства защищала иномирная оболочка, отделяющая этот поселок от настоящей реальности. Зачем же было портить ее волшебный эффект?

ГЛАВА 22

К сентябрю нужно было возвращаться на работу. И где-то в середине августа я впервые задумалась о возможности переезда в Куделино на пмж. А почему нет? Тете будет веселее с нами, одной куковать не так уж и радостно, особенно зимой. Она не то чтобы тосковала в одиночестве… Соседи, подруги, ученики, кружок поэзии при школе, который она продолжала вести, не дали бы заскучать. Но старые люди начинают испытывать страх перед одиночеством, совершенно неосознанный, но оправданный. Например, соседка тети Рисы просила каждый день заходить и проведывать ее. Боялась, что умрет, да так и будет лежать, пока «не пойдет дух». Над этим даже не тянуло посмеяться, потому что страх был вполне понятен. Мы с тетей не говорили об этом, но то, как исправно она каждое утро проверяла соседку, говорило минимум о понимании.