Выйди из-за тучки

— А пойдем, — решила я подождать его, а когда уже подходили к выходу из вестибюля, призналась: — Меня там ждет знакомый из Питера. Я не знаю как он узнал адрес — я его никому не оставляла, даже подруге не назвала — она просила не говорить, чтобы не расколоться, если Андрей будет доставать.

— Разберемся, — заинтересовался и заметно вдохновился Антонович и поспешил открыть передо мной дверь.

— Я разберусь сама. Сказала тебе, чтобы ты не вмешивался.

— Я и не собираюсь, — возмутился он, — просто гляну. Если что — скажу что я твой жених, мало ли…

— Антон, не надо, а? — шла я навстречу Саше. Остановилась напротив, взглянула в глаза, спросила:

— Что ты здесь делаешь?

И услышала такое, от чего впору было упасть. Моя тайная мечта — в черных джинсах и синем узорчатом свитере под серой ветровкой… Я так много думала о нем, так жалела иногда, что не выслушала его, а главное — не высказала все, что о нем думаю! Он не улыбнулся, не поздоровался, только так же внимательно взглянул мне в глаза и ответил:

— Вот и я думаю — что я здесь делаю после того, как женщина, которая согласилась выйти за меня замуж, сбежала, не сказав ни слова?

— Замуж? Я…?! — не поверила я своим ушам, — не было — замуж. Не выдумывай того, чего не было. Что за бред, вообще?

— То есть… что значит — не было? — не понял он. Всерьез не понял!

— Я признался тебе в любви, предложил быть вместе и ты согласилась. У меня хорошая память, Аня. А если человек соглашается связать с кем-то свою жизнь, то это подразумевает, как минимум — доверие. Или на чем ты собиралась строить наши отношения?

— Я… не было — замуж. Ты сказал…

— То есть… двоим взрослым людям быть вместе…? Ты согласилась просто бегать друг к другу через лестничную площадку?

Я заткнулась. Именно на это я и согласилась. Ни о каком замуже я на тот момент всерьез и не помышляла. И то, что он тогда сказал, как замуж не воспринималось ни в коем разе. И сейчас я сначала растерялась, а потом начала закипать изнутри — складывалось впечатление, что меня разыгрывают или откровенно издеваются. Это было обидно. Тем более, что сбоку послышалось:

— Да… не ожидал от тебя… сестра, — сожалеюще произнес Антонович и прошел мимо меня, приостановившись возле Саши.

— А ты помни про законы гор.

— Само собой, — легко согласился тот, — а ты оставь свои координаты. Мне нужно где-то заночевать.

— Жукова, тридцать два, Антон.

— Очень приятно — Александр.

Они пожали друг другу руки. А я пошла домой. Саша догнал меня минуты через две.

— Аня, я совершенно серьезно…

— Какой замуж? Не было ничего про замуж, я не идиотка! Я не согласилась бы — зная тебя всего ничего.

— Мы говорили об этом, и решили не гнать. Но ты согласилась.

— Значит, я потом передумала, — спокойно ответила я ему.

Он подхватил меня под локоть и уверенно направил в сторону небольшого сквера с лавочками — как раз у центральной площади, если ее можно так назвать. И на виду у всего поселка — тут и правление, и контора Антоновны, и медпункт недалеко, и магазины — все. И на нас уже смотрели, поэтому я не стала вырываться. А желание такое было — разом забылись все страдания по нему, а память услужливо нарисовала тот проклятый поцелуй.

— Отпус-сти меня, не трогай, — выдернула я руку и села на лавочку, к которой он меня подвел. Возле нее рос большой куст сирени, на котором еще толком даже почки не обозначились — все просматривалось насквозь. Лучше бы поговорили в сквере у школы — там круговой обзор закрывали сосны с елками.

Он стал передо мной, сцепив руки за спиной. Я отвернулась в сторону. Но все отлично слышала:

— Когда я развелся с женой, почти в то же время развелась и Марина. Увидел ее зареваной, предложил вместе напиться. Напились, переспали, потом изредка встречались месяца три… или четыре. Потом прекратили. Я не интересовался — почему? Нет, так нет. Помогли друг другу пережить этот период и ладно. Она неплохой человек, но не мой — я не жалел. А тогда она вдруг явилась ко мне в новую квартиру с предложением продолжить в том же духе — без обязательств. После восьми месяцев перерыва. Я объяснил, что мне это не нужно и ей тоже, и провел к такси. А там она поцеловала. Сказала — "спасибо, что прогнал сейчас, все правильно". Вот и все, Аня. Наверное, я должен был шарахнуться, отшвырнуть ее, наорать, возмутиться и, развернувшись, убежать. Я не стал, мы спокойно попрощались. Если это так непреодолимо для тебя, то я уеду. Я знаю твою историю и все понимаю. Так что решение за тобой.

Я сидела и смотрела на него. Как будто все и так, но он не сказал ей, что у него есть я. Если бы сказал, то она не стала бы его целовать, а если стала — то не такой она и хороший человек. А он не осуждает ее. Ему польстил ее порыв. И не обязательно отшвыривать, можно было аккуратно отстранить, но он не стал. Боялся обидеть? Но как это выглядит после того, как он, по его словам, уже считал себя моим женихом? Откровенно паскудно выглядит и если он не понимает этого… Знакомо как-то все просто до боли. Нужен мне второй раунд?

— Уезжай, — поднялась я с лавочки, — я не признаю право на поцелуи с другими женщинами, если ты уже связан словом. Ты же говоришь, что позвал меня замуж, а я согласилась? Я не верю, что этого поцелуя нельзя было избежать. Ну… ты не обидел ее, все в порядке. А меня разочаровал. Так что езжай.

— Я провожу тебя, — шагнул он за мной.

— А это ничего не изменит.

— Я хочу рассказать тебе… я папа Тани Кузнецкой.

Остановившись, я оглянулась на него. А он подтвердил, кивнув:

— Та самая Таня из твоей группы, которая все время какала в штаны.

ГЛАВА 32

Что это должно было изменить в моем отношении к нему — я понятия не имела. И его я не помнила. С утра принимала детей в группу и отдавала их вечером родителям воспитательница. Я в этом деле не участвовала, но вот маму Тани помню хорошо, как и саму Таню — ее очень трудно забыть. Каждый день ее мама — полная, очень интересная внешне и чрезвычайно уверенная в себе женщина, приносила несколько запасных трусиков и колготок. Ребенок в возрасте пяти лет категорически не желал ходить на горшок по большому. Татьяна валяла в штаны показательно и нагло. Воспитательница говорила с матерью, но виноватой оказалась сама. Потом подключилась наш психолог — с тем же успехом. Мать утверждала, что дома ребенок ведет себя прилично.

Моей обязанностью было отмыть это упрямое чудовище и одеть в чистые трусы. Я заматывала лицо полотенцем, напяливала резиновые перчатки до локтей и отмывала ребенка, пытаясь хоть как-то повлиять на ее совесть: уговорами, даже угрозами — оставить до самого вечера все, как есть. Результат был нулевым. Но у меня получилось, в конце концов я нащупала этот рычаг давления и влияния на нее, и случилось это совершенно случайно. Поливая ее попу из лейки душа, я задумчиво говорила:

— Я заметила, что ты очень нравишься Алеше Кошколде. Он всегда берет за руку именно тебя, когда Мария Ивановна велит стать по парам. Красивый мальчик, правда? — спрашивала я обкаканную невесту, — такие глаза… коричневые, как орешки. И реснички длинные. И шорты у него модные — с кораблем. Да, Таня?