Выйду замуж по любви

Яра встала и убежала в комнату, переодеваться. Леня со вздохом стал убирать со стола. Нет, пожалуй, не подлизывается. Иначе запомнила бы, что он вчера говорил о грязной посуде.

— Мам, не начинай, — попросил он, заметив, что та уже набрала воздуха в легкие. — Ты же слышала, у них прислуга. Я уберу, мне несложно.

— У тебя рука сломана, — пробурчала матушка. — Твоя девушка могла бы и заботу проявить. Вертихвостка! Иди отсюда, я сама уберу.

Яра вертелась в коридоре перед зеркалом, одергивая рубашку. Матушка не признавала молодежную моду. «Нищенки», — фыркала она, когда ей на глаза попадались девушки в рваных джинсах, в тапках на босу ногу и в майках-алкоголичках поверх футболок. И Яре она выбрала одежду по своему вкусу.

— Платьев у вас совсем не носят? — спросила Яра.

— Носят. Хочешь, купим тебе платье.

— А пошить у портного?

— Это дорого, да я и портного хорошего не знаю.

Яра вдруг помрачнела:

— Ты бедный?

— Нет. Но и не богатый. — Леня разозлился. Яра даже не притворялась, что заинтересована в деньгах. — Иди маме помоги, пока я переодеваться буду. Я просил тебя убирать за собой.

Она испуганно отпрянула и убежала на кухню. И почему все девушки падки до денег?

Зря он придумал этот гипс. Матушка и так успокоилась, а ему — одна морока. Ни одеться нормально, ни раздеться. Надо будет все же заскочить к Витьке, распилить, как он и предлагал. Хоть в ванной можно будет снимать, чтобы помыться. Леня кое-как переоделся и собрал сумку: кошелек, телефон, проездной. Яре придется карточку покупать. Интересно, как она отреагирует на метро? На машине со «сломанной» рукой никак, да и не любил он кататься по московским пробкам.

В гостиной матушка причесывала Яру. Леня так и застыл в дверном проеме, уставившись на эту чудную картину. Мало того, что золотистые Ярины волосы лились рекой, так и матушка ловко перебирала пальцами, выплетая что-то необыкновенное.

— …еще девочку хотела, да не получилось, — услышал он. — Так и не пригодилось. А у тебя волосы такие красивые. Ни разу не стригла, небось?

— Ни разу, — подтвердила Яра. — Лиса не позволяла.

— Лиса? — переспросила матушка.

Леня насторожился. Снова эта таинственная Лиса!

— Василиса, моя сестра, — пояснила Яра, — старшая.

Вот так. Все она помнит. Лгунья!

Впрочем, не ему ее стыдить, сам хорош, с гипсом на здоровой руке.

— Это надолго? — спросил он.

— Минут двадцать, — ответила матушка.

— Я пока в травмпункт сбегаю, справку вчера взять забыл, — соврал Леня. — Яра, спускайся потом вниз, жди меня во дворе, хорошо?

— Не спеши, сынок, мы еще туфельки подберем, — снова огорошила матушка.

— Какие туфельки?

— А ты хочешь, чтобы твоя девушка босиком шла? Или в тех резиновых калошах, в которых ты ее вчера привез?

— Э-э-э…

— У нас с ней размер обуви одинаковый. У меня глаз — алмаз. Подберем, не переживай.

Это верно, с размером матушка угадала один в один.

— Ладно, я побежал.

Уже во дворе Леня позвонил Витьке и предупредил, что скоро будет, и времени у него мало.

— Не наигрался еще? — спросил Витька, когда он уже сидел у него в кабинете.

— Пока терпимо. Вить, а у тебя есть хороший знакомый психиатр?

— Для твоей потеряшки? Поищем.

Договорились созвониться, и Леня поспешил обратно к дому. Яра прогуливалась по дорожке, и он залюбовался ею уже издали. Стройная, стильная, сумочка через плечо — тоже матушкина, туфельки на низком каблучке. Жалко, что жадная… Он ей, конечно, поможет, но и только.

— Готова? — спросил он, подойдя к ней. — Пошли.

— Ой, Лень, подожди… Скажи, у вас тут есть место, где можно продать вещи?

— В смысле? Ты что продавать собралась?

Яра выглядела несчастной: глаза снова на мокром месте, губа прикушена, взгляд какой-то тоскливый.

— Вот… — она протянула руку и раскрыла ладонь. — Я сразу не подумала, извини. Я привыкла, что… Впрочем, неважно, — она зябко повела плечами. — Золото и камни ценятся в любом мире, верно?

На ладошке лежали Ярины сережки: маленькие колечки с крупным камушком, похожим на бриллиант.

— Зачем? — он не сразу понял, что она задумала.

— Продать, — пояснила она терпеливо. — Они дорогие. У меня нет денег, а вы с мамой тратите свои. Я не… не хочу так… — закончила она совсем тихо и дрожащим от слез голосом.

— И тебе не жалко? — Леня не понимал, зачем она отдает драгоценности, если при этом плачет.

— Нет. То есть да… Но… Забирай! — она схватила его за руку и вложила в ладонь сережки.

— Яра, скажи, почему ты плачешь, — строго велел Леня. — Только правду.

— Они мамины… — всхлипнула Яра.

— А мама?..

— Умерла давно…

— Понятно. Извини.

Он открыл застежку и наклонился к ее ушку. Вставить колечко в дырочку — это несложно. И застегнуть.

— Да не дергайся, — попросил он, когда Яра попыталась возразить. — У меня достаточно денег, чтобы купить тебе одежду. Наверное, не самую лучшую, но все же приличную.

— Но я…

— Просто прими, как подарок. Или так — отдашь деньги, когда найдешь своих родных. Или заработаешь. Как тебе хочется, Яра.

— Я никогда не найду своих родных, — горько произнесла она. — Они все остались в другом мире. Майя и Василиса, мои сестры… И зачем я только полезла в этот сундук!

Леня застегнул другую сережку и не выдержал, поцеловал Яру: слегка коснулся губами щеки, а потом и губ, приятно пахнущих молоком и ванилью. Яра не ответила, но и не оттолкнула его, замерла испуганным мышонком.

— Пойдем, — он взял ее за руку. — Расскажи мне все, как есть.

Яра не поняла, почему Леня отказался продавать сережки. Да, она прикидывалась глупой девочкой — не тут, конечно, а в родном мире, — но давно ею не была. Правду говорила Василиса, мол, нужда заставит, тогда поумнеешь. И Яра прекрасно понимала, что положение ее в Лениной семье шатко. Один неверный шаг — и она окажется на улице. С бомжами.

Однако сережки из ушей Яра вынула не из-за страха, а потому что видела — Леня с мамой живут небогато. И дом не свой, а всего лишь три комнатки в общем «муравейнике», и комнатки эти махонькие, и едят на кухне, и прислуги нет. Собака — и та мелкая, видимо, чтобы много не ела. А еще Леня сидит дома из-за руки, следовательно, денег не зарабатывает.

Нахлебницей Яра быть не хотела. А про сережки вспомнила — и поняла, что придется с ними расставаться.

Леня не взял. Наверное, пожалел ее? Она же призналась, что сережки — это память о маме. После ее смерти батюшка поделил между сестрами свадебный гарнитур: кольцо и кулон достались Майе, браслет — Василисе, а серьги — Ярославе.