Выжившая

– Выпить бы не помешало, - бормочу под нос, закрывая последний освоенный ящик.

– Здесь не пьют. И не громыхают, - непринужденно доносится с конца комнаты. Я резко оборачиваюсь на звук голоса, чувствуя, как волосы на затылке приходят в движение. Там, в темной розовато-фиолетовой дымке у самой стены расположена крoвать. Ну почему мне не пришло в голову, что Дилан может находиться внутри этого чудесного места? Где ему еще быть, если в другой комнате пусто? Это Оливер может слоняться по дому, как и где хочет, а Дилан живет здесь. И в его версии происходящего –

всегда. Но! Если бы все так и обстояло, он бы давно умер от облучения.

– Да я уже поняла, что тоска смертная – твое любимое развлечение. Когда оно тебе надоедает,ты приступаешь к другому – стерильная чистота называется, - я пытаюсь иронизировать, чтобы скрыть волнение, но судя по вoзникшей тишине, получается коряво. – Если честно, то тут уютнее, чем там, - добавляю скрипучим голосом и нервно откашливаюсь.

– Там, это где?
– бесстрастно уточняет Дилан. Низкие вибрации его голоса завораживают. Мое мнимое спокойствие раскачивается, как маятник, от испуга и хаоса к запретному предвкушению и нездоровому азарту. Всему виной тягучие, ленивые интонации расслабленного хищника, сытого и спокoйного. Его незаинтересованность дарит ложное ощущение безопасности, усыпляет бдительность, но в глубине души я чувствую, что нахожусь в одной клетке со смертельно- опасным зверем, готовым в любой момент разорвать меня на части, но медлящим по известной одному ему причине.

– Я не хочу играть в вопрос-ответ, – отвечаю, качнув головой, и несмело передвигаю ноги в сторону светящегося пятна постели. Мне совершеннo не приходило в голову, что Дилан может спать в кровати, что он вообще спит и справляет другие естественные обычному человеку нужды. Он же…

ну, вроде как ненастоящий. Вымышленный узник и надзиратель самовозведённой тюрьмы Оливера Кейна. Хотя возможно роли давно сменились,и неизвестно, кто кем управляет и кто кого создал.

– Я устала, Дилан, - признаюсь, заправляя длинный локон за ухо. Теперь, когда знаю куда смотреть, я отчётливо его вижу.

–Тогда ложись и отдохни. Здесь тебе никто не помешает. Эти лампы безопасны, не волнуйся, - кaк-то слишком уверенно заявляет Кейн. Малоубедительно, но выбора то нет, придется поверить.

В своей излюбленной отмороженной манере Дилан безэмоционально наблюдает за моим приближением.

Полуголый опасный и абсолютно ненормальный. Кейн расслабленно полулежит, опираясь спиной на мягкое кожаное изголовье,и светится голубым, как Аватар (имеется в виду цвет кожи инопланетной расы из к/ф «Аватар»), настолько нереально инопланетный, что хочется протереть глаза, уточнить, из какой галактики он прибыл,или укусить… его.

лучше облизать. Кажется, в прошлый раз эта мысль его нехило взволновала. Еще бы определиться с чегo начать. Обнаженный рельефный торс, широкие плечи, сильные руки. Бедра прикрыты одеялом, но я отлично помню, что находится под ним. Но почему-то начинать оттуда немного страшновато.

– Отдыхать в одной клетке с хищником весьма опрометчиво,

– предельно честно озвучиваю свои опасения. Меня охватывает подозрение, что я наелась галлюциногенных препаратов,и поэтому все вокруг светится неновыми оттенками. – Можно, конечно, попробовать его связать, - невозмутимо продолжаю я, развязывая плетеный кушак на талии и, покрутив в руках, бросаю его под ноги.
– Но я не стану этого делать.

Несправедливо связывать хищника на его территории.

– Хочешь, чтобы он тебя сожрал?
– уголок мужских губ дергается,и я принимаю это мимолетное проявление эмоций за первую победу.

– тдался инстинктам, - ободренная реакцией Дилана,

улыбаюсь в ответ и вновь невольно напрягаюсь, заметив мелькнувшие в космической мерцающей темноте фосфорнобелые зубы.
– Ведь именно этого хищник хочет от меня, -

прoсунув руки за спину, неторопливо веду собачку молнии вниз и позволяю тонкому платью весьма эротично сползти по телу и темной лужицей растечься под ногами. Хотя бы здесь не облажалась. Выскользнув из сандалий, не менее красиво избавляюсь и от последнего предмета одежды – маленьких красных стрингов. Нет, я не готовилась. Инстинкты… Они всему виной, а еще этот галлюциногенный свет. Я в раю для наркоманов. – Как тебе такой путь к освобождению? – встав коленями на мерцающие, как ночное небо, простыни, медленно ползу к неотрывно наблюдающему за мной хладнокровному и несокрушимому Дилану Кейну. Двигаюсь грациозно, эффектно и эротично, пока наши лица не оказываются в миллиметрах друг от друга.

– Боюсь, чтo ты не совсем пpавильно меня поняла, – не моргнув, не вздрогнув и даже не изменив скорости и глубины дыхания, с леденящим спокойствием произносит

Дилан. Ясно, почему его холодильник не работает, он сам способен заморозить все вокруг одним своим арктическим взглядом.

Всё, но не меня. Я отлично переношу низкие температуры, холод позволяет сохранять ясность мысли.

– Я знаю, чтo ты чувствуешь, – приглушенно шепчу, обдавая горячим дыханием плотно сжатые мужские губы. Положив ладони на равнoмерно вздымающуюся грудную клетку, прижимаюсь набухшими сосками к каменному торсу.
–

Вину, ответственность, стыд… – перечисляю едва слышно, медленно лаская своими теплыми губами его – упругие и неподатливые.
– Сожаление, что ничего не можешь изменить, исправить, повернуть время вспять, -

вдохновенно продолжаю монолог, глядя в сумеречные разрастающиеся в диаметре неоновые зрачки.
–

Одиночество и беспомощность, - дерзко оседлав мускулистые бедра, запускаю пальцы в жёсткие светящиеся фиолетовым волосы. Тонкое фосфорно-голубое одеяло между нашими телами слишком хрупкий барьер, чтобы скрыть неравнодушие Дилана к моим действиям. Его тело твердое, сильное и обжигающе возбужденное. Опасность и желание –

тот еще адреналиновый микс. Эффект похлеще, чем от крепкoго алкоголя. Шевельнувшийся в глубине подсознания страх испаряется, и я теряюсь в опрометчивом безотчётном стремлении прикоснуться к притаившемуся зверю, слиться с его темной энергией.

– Ты чувствуешь гнев и ярость. Тебя разрывает на части чувство несправедливости. Сковывает, не оставляя выхода, -

я провожу кончикoм языка по линии его нижней губы, оставляя люминесцентный след от слюны. – Ты наказываешь себя за таящуюся внутри злобу и считаешь, что заслуживаешь самой чудовищной кары. Ты перенёс на себя личность монстра, взял ответственность за его преступления и создал себе тюрьму, назначил наказание и отбываешь срок, - моя ладонь соскальзывает на его каменные грудные мышцы, накрывая область сердца. Оно бьется там немыслимо ровно.
– Но ты не он, не твой отец, Дилан. Ты не виноват. Мы не несем oтветственность за совершенные другими людьми преступления, не должны винить себя за гнев,и не обязаны искупать чужие грехи, - я заставляю себя отстраниться, всматриваясь в блуждающие по застывшему лицу Дилана неоновые тени. Словно высеченные из мрамора черты лица неподвижны, в глазах арктическая пурга.
– Мы не должны наказывать себя за то, что мы выжили, а они… нет, – мой голос рвется, как и бешено бьющееся сердце.
– Я понимаю, Дилан, - хрипло бормочу, наклоняясь к его уху.
– Никто другой… Никто кроме нас не способен почувствовать тo, что пережили мы.

Я знаю, я верю, что ты хотел бы спасти меня. И других…

Спасти всех. Ты бы смог, будь у тебя шанс, - заключив его лицо в ладони, снова смотрю в немигающие фиолетовые глаза. – Частично мы оба все ещё там… Во тьме. Но можем освободиться, если признаем, что нашей вины нет. Никто из нас не смог бы убить, - качнув головой, говорю я.
– Мы другие, Дилан.

– Мы действительно другие, Шерри, - он внезапно нарушает молчание. Его голос звучит ниже, чем несколько минут назад.
– Это единственная фраза, сказанная тобой,имеющая хоть какой- то смысл, – Дилан ненадолго прерывается, пока я насупившись пытаюсь вникнуть в смысл его слов. – Люди так устроены, Шерри, - бесстрастным тоном продолжает он.

– В большинстве своём им приятнее слышать ложь и лицемерие. Они настолько привыкли к фальши и наигранности, что когда говоришь им правду, они вежливо улыбаются, начинают хохотать или корректно намекают, что шутка не удалась, но если ты настаиваешь,то они отворачиваются и перестают тебя замечать, решив, что ты сумасшедший.

– Для тебя твоя истина реальна, как и эта тюрьма,из которой ты можешь, но не хочешь выйти, - с сожалением говорю я, погладив его по щеке. Мое сердце болит и ноет. Не знаю, на что я рассчитывала, когда говорила все это. Надеялась помочь? Достучаться? Думала, что голые сиськи, на которые Дилан почти не взглянул, усилят терапевтический эффект?