Выжившая

–Шерри,ты помнишь, куда вы с уби ехали в тот день?
–

негромко спрашиваю я.

–Да, – она поспешно кивает, не открывая глаза. – К ее очередному бойфренду. У уби тогда наступила стадия затяжного просветления. Она завязала с «торчками» и наркоторговцами, переключилась на обеспеченных парней, спонсирующих затраты на поддержание «рабочей» формы.

Последний любовник Руби был особенно щедрым, купил ей машину, завалил подарками, цветами.

– Полиции удалось выяснить, кто это был?

–Не знаю, Дилан, - пожав плечами, отвечает Шерил. – Я не лезла в расследование. Какое этот парень имел значение? Он не причём, Руби так до него и не доехала. Убийца известен и давно мертв. Кстати, Оливер уверен, что ты убил Уолтера, после сжёг дом, чтобы скрыть улики. А ты, по всей видимости, считаешь, что убила я, перед тем как укокошила сестренку, а после мы вместе сожгли дом, чтобы скрыть улики, - Шерри смеется, положив ладонь на мой пресс.

– У вас безумная фантазия. Жаль применяете ее не там, где нужно, - резко смещает руку ниже, нырнув под одеяло. Милая,тебе повезло, что до сих пор ты не участвовала в наших фантазиях.

–Шерри,ты помнишь, какие цветы любила Руби?
–

спрашиваю абсолютно нейтральным тоном.

Она застывает и, вскинув голову, впивается в меня почерневшим взглядом. Зрачки становятся шире по мере того, как до нее доходит смысл заданного вопроса, и того, что скрывается между слов. Я невозмутимо дотрагиваюсь до ее щеки, получая эстетический кайф от того, как идеальная без изъянов коа меняет десятки оттенков в секунду.

–Розовые гортензии. Сoрт – Ваниль Фрайс, - срывающимся шепотом отвечает Шерри. Отстранившись, она встает на колени, но я удерживаю ее ладонью за затылок.

–Мы часто становимся похожими на тех, кого ненавидим или боимся. Страх – это сила и власть. Никто не тратит свою ненависть на неудачников. Нашей ненависти достойны только матерые хищники – те, кто разрушают нас, моя приторносладкая девочка, – негромко проговариваю я, с легким любопытством наблюдая за нарастающим ужасом в мерцающих зрачках.

–Ты был там… Это ты, - хрипит Шерил, отталкивается от меня руками и отползает на край кровати.

–Вот теперь я хочу получить то, что ты предлагала в самом начале нашей беседы, - откидывая в сторону одеяло, я делаю стремительный выпад в сторону до одури напуганной гостьи,и прежде чем Шерил успевает среагировать, хватаю за тонкое запястье и резко дёргаю на себя.
– Ты же не передумала, Шерри?
– разворачиваю и бросаю живoтом на матрас. Она кричит и бьется, с одержимым остервенением силясь вырваться из моих хладнокровно-целенаправленных рук, сверкая ещё ярче, чем когда говорила правду.

Звуконепроницаемые молчаливые стены множат и сохраняют отчаянный женский визг внутри, не выпуская наружу ни звука, ни вздоха….

–чень грoмко, Шерри. Ты должна помнить, что я не выношу шум, – сцепив одной рукой ее запястья за спиной, впечатываю бьющуюся птичку лицом в подушку,из-под которой извлекаю особенный реквизит для нашей игры. Мало кто нашел бы его сексуальным. Но, как правильно недавно заметила Шерри, мы с ней другие. Абсолютно другие, не похожие ни на кого.

Мы с Шерри уникальные.

Ей понравится. Я сохраню все доказательcтва ее любви нетронутыми. Самые уникальные улики. Они не высохнут в отличие от жалкого гербария Оливера.

–азличить все оттенки темноты возможно только удалив хрусталик из глаза. Ты только представь, каким бы мы видели этот мир, состоящий из сгустков чёрного света, -

умиротворенно проговариваю я, сжимая в руке зеркально сверкнувший заостренным медным кончиком трофей.

–Знаешь, на что похож карандаш, который ты воткнула в ладонь

Оли? Тонкий и легкий с острым грифелем, - вкрадчиво шепчу я в аккуратное ушко. Она невразумительно мычит в подушку, но я воспринимаю это как да.
– При желании им можно убить. Это просто сделать, если знаешь, куда наносить удар. Но гораздо сподручнее использовать металлический стилос ( примечание: стило, стилос - с др. греческого столб, колонна, писчая

трость, грифель, остроконечный цилиндрический стержень, длиной 8-15 см, диаметром 1 см,из кости, металла или другого твердого материала, применялся в античности и в Средние

века, заостренный конец стило использовался для нанесения, процарапывания текста на восковых табличках), - кончик острого пера опускаeтся на светящуюся кожу между судорожно сжатыми лопатками. Они похожи на oтрезанные крылья ангела, но к этому увечью я не имею никакого отношения.

–Ты помнишь, как был убит Юрий Цезарь, Шерри?
– я нажимаю, мягко проникая острием в плоть. Шерил дергается, флуоресцентно-оранжевые капли пота стекают по красивой спине.
– Двадцать три ранения, нанесенные заговорщиками в здании римского сената. Их оружием стали стилосы,идентичные таким, как тот, что сейчас у меня в руке, –

наклоняясь, шепчу во взмокший затылок, провожу губами по плечу, медленно опуская металлический стержень с наполовину утопленым в плоти пером глубже.

–Кoллекционый экземпляр. Отец хотел бы умереть, как римский император, по его мнению, это придало бы сакральный смысл всему, что он сотворил. Но я считал, что отец не был достоин величия Цезаря, – мягко вывожу первую букву, заворожено наблюдая, как крупная капля, похожая на спелую вишню, медленно сползает вдоль выгнувшегося позвоночника.
– Нo он тоже был предан и убит, - распарывая кожу, кончик пера творит свою историю, оставляя после себя багровые реки боли и истины.

Кровь не светится, всегда остается темной, поглощая излучение. Черная, как смерть. Я подношу лезвие к лицу, слизывая густой медный вкус. Провожу языком по губам, запоминая.

–Ты вкуснее шоколада, Шерри, - раздвинув коленом трясущиеся бёдра, жестко и стремительно соединяю наши тела в единый агонизирующий пазл. Наша боль oбоюдна и невыносимо прекрасна, мы сливаемся как две столкнувшиеся в черноте космоса кометы, создавая ослепительный поток мерцающих оттенков. Больно и прекрасно. Мой однопроцентный триумф рвет привычные границы. Она все делает ярче, даже непроглядную тьму, что клубится внутри нас.

–Это именно то, что тебе нужно, вишневая девочка?
– мой вопрос носит риторический характер. Мы проникли друг в друга гораздо глубже и гораздо раньше, чем сейчас. Мы можем стать одним или погибнуть, но прежними уже не будем никогда. Шерри издает очередной задушенный вопль,тело дрожит и сверкает, усиливая голод. Это не насилие. Я делаю только то, что требует ее тело. Она пришла сюда не за нежными объятиями, а за болью и гневом. Она питается ими, чтобы жить дальше.

Ее тюрьма страшнее моей.