Выживший Матео

Несмотря на все мои усилия, он явно не реагирует на мою просьбу. — Если нет, то будешь. — Затем он кладет руку мне на поясницу, чтобы подтолкнуть меня вперед, и мое сердце бешено колотится в груди.

В моем сознании возникает образ моей маленькой девочки с медовыми волосами, воспоминания о ней в детстве, о том, как она лежала у меня на коленях, улыбаясь своей беззубой улыбкой. Первый раз, когда я кормила ее зеленой фасолью, и ужасное выражение предательства на ее очаровательном личике, когда она пыталась вытолкнуть ее обратно языком. Ее первые, взволнованные, неуверенные шаги. Ее лицо на прошлое Рождество, когда она увидела подарки, которые я, надрывая задницу, работала на двух работах, чтобы положить под эту елку. То, как она обманом заставляла меня читать ее любимые сказки на ночь три раза, настаивая: — Подожди, еще одну, — и так убедительно вытягивала свой милый мизинец, хотя я знала, что она будет настаивать еще на одной всю ночь, если я ей позволю.

Боже, как бы я хотела позволить ей это.

Я бы все отдала за еще одну ночь детских объятий и сказок на ночь. Услышать, как она сказала мне, что хочет обнять мой животик.

Слезы набегают на уголки моих глаз, стекая по щекам. Я шмыгаю носом, мое дыхание сбивается, когда я думаю о том, что мне даже не удалось уложить ее в постель сегодня вечером; я была слишком занята подготовкой к этому глупому, гребаному поступку. Она была у моей мамы, и она определенно не стала бы читать ей сказку на ночь. Лили не знала бы, что произошло. Она не собиралась понимать, почему мама ушла и никогда не возвращалась.

Мне следовало убежать. Мне не следовало приходить сюда сегодня вечером. Я должна была посадить Лили в машину, бросить все и просто исчезнуть. Может быть, Кастелланос нашел бы меня, а может быть, и нет.

В этот момент я откровенно плачу, потирая щеки ладонями.

— Мама!-

Все мое тело сжимается при звуке голоса моей доШери. Матео замедляет шаг и останавливается позади меня. Я смотрю на темный участок земли, вижу мужчин, стоящих вокруг бетонной плиты, замечаю льющийся на них желтоватый свет, освещающий все… включая лицо моей доШери, озарившееся радостью при виде меня.

Я не могу дышать. Я не могу думать. Ничто не имеет смысла. Почему Лили здесь? Страх охватывает меня, и мое тело приходит в движение. Я лечу к ней, спотыкаясь, выворачивая лодыжку и не заботясь о том, что не замедляюсь, но я недостаточно быстр.

Адриан держит ее, и когда я начинаю бежать, он поворачивается ко мне спиной.

Затем я наблюдаю, как он опускает мою трехлетнюю дочь в деревянный ящик. Ее руки взлетают над головой, едва видимые из- за высокой стены, и просят, чтобы их подняли. Мой разум не может понять этого — почему они положили ее в мой ящик?

Адриан заглядывает к ней внутрь, говорит что- то, чего я не слышу, чтобы заставить ее опустить руки, а затем опускает крышку ящика, закрепляя ее защелкой.

— Нет. Мой желудок сжимается. — Нет! — Я бессмысленно кричу.

Адриан смотрит в нашу сторону, затем протискивается мимо другого мужчины, скрываясь из виду.

Именно тогда я понимаю, что делают другие мужчины. Трое мужчин, три канистры с бензином, две красные и одна оранжевая. Я смотрю, как красный баллон с бензином кренится и жидкость выливается из желтого сопла, и мне все равно требуется целых две секунды, прежде чем я понимаю, что происходит.

Мои ноги подкашиваются, тело падает.

Нет. Этого не может быть.

Он не может быть таким чудовищем.

Я отчаянно хватаюсь за землю, пытаясь найти опору, встать, но не могу; все мое тело сотрясается, желудок яростно сжимается. Мой рот открывается, и вырывающийся звук — нечто большее, чем вопль, пронзительный и высокий. Мое горло горит от извержения звука, и я ползу, пока снова не могу подняться на ноги, наконец падая на тротуар. Я толкаю ближайшего ко мне мужчину, продолжая поливать деревянный ящик бензином. Я толкаю его, потом толкаю сильнее, все время крича: — Нет!

Пара рук обхватывает меня за талию и прижимает к слегка выступающему животу. Я брыкаюсь, продолжая кричать. Мои руки дико размахивают, и я пытаюсь вонзить ногти во все, с чем они соприкасаются. Ублюдок, держащий меня, ругается, рявкая, чтобы я остановился. Я опускаю пятку так сильно, как только могу, на внутреннюю сторону его ноги, надавливая всем своим весом и вдавливаясь в его ногу.

— Господи Иисусе! — кричит он.

Я не перестаю кричать. Я не могу это контролировать. Красная дымка застилает мне зрение, и, вырвавшись на свободу, я бросаюсь к ящику, хватаясь за защелку, но там висячий замок, и я не могу его снять.

— Нет! Я снова кричу, впиваясь ногтями в дерево. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Матео, мое тело защищающе перекинуто через ящик.

Выглядя каким- то безразличным, он медленно открывает то, что, как я понимаю, является коробком спичек. Оторвав одну, он переворачивает ее и проводит по шероховатому участку внизу.

Из ящика позади меня доносится плач моей доШери. — Мама, где ты? — обвиняющим тоном спрашивает она.

— О, боже мой. Еще один всхлип вырвался из моего тела, и я начала неудержимо хныкать. Я думала, что испытывала отчаяние и в другие моменты своей жизни, но это не так, по крайней мере до сих пор.

Если он собирается поджечь этот ящик, ему придется поджечь и меня, но я продам душу самому сатане, чтобы этого не случилось.

Я медленно приближаюсь к нему, а он не двигается, пока я не падаю перед ним на колени — тогда он делает небольшой шаг назад.

Я подползаю на шаг ближе, запрокидываю голову и смотрю на него снизу вверх, слезы все еще текут по моему лицу. — Пожалуйста, Матео. Пожалуйста, не делай этого. Я сделаю все, что угодно. Пожалуйста.

Он ничего не говорит, поэтому я хватаюсь за его ногу, прислоняюсь лбом к его бедрам и, рыдая, повторяю: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста. Пожалуйста. Мне так жаль. Пожалуйста, я никогда больше не предам тебя. Пожалуйста, и другие унизительные просьбы к нему пощадить мою дочь.

Он ничего не говорит, и его молчание пугает меня, но, по крайней мере, он все еще держит зажженную спичку. Меня тошнит от ужаса при мысли о том, как он роняет его, как ящик загорается, а я теряю свой чертов разум, пытаясь вскрыть его.

Наконец, он садится на корточки до моего уровня, глядя мне прямо в глаза. — Ты понимаешь, что сегодня вела себя очень глупо?

Моя голова наклоняется вперед, слезы все еще капают с моего лица. — Да. Мне так жаль.

— Но достаточно ли ты сожалеешь?

— Да, — говорю я, и это слово вылетает из меня со скоростью пули. — Да, это так. Пожалуйста, я сделаю все, я дам тебе все. Ты хочешь мое тело? Ты можешь забрать его. Ты хочешь мою душу? Я отдам тебе и это. Я сделаю для тебя работу. Я знаю, что обычно это делают мужчины, но… Я женщина, и есть вещи, которые я могу делать так, как не могут мужчины.

Его брови приподнимаются на долю дюйма, и он слегка наклоняет голову набок.

Он встает. — Встань, — спокойно говорит он.

Мой взгляд падает на спичку между его большим и указательным пальцами, но я поднимаюсь, мои колени все еще дрожат.