Выживший

Неужели она считает, что я осуждаю ее, не одобряю ее решений и поступков?

— Они не пропадут. Сейчас зима, будут держаться снега и выйдут на север, домой…

— Я им даже завидую, — сказала Рейчел.

— Потому что они сильные?

— Да, пожалуй. Они сильные и обладают врожденным чутьем, чтобы выжить во враждебных условиях и найти дорогу домой. А мы сотни, тысячи лет слабели, превращались в ленивых тюфяков, и теперь шансов выжить у нас — кот наплакал.

За зашторенным окном бушевала непогода. Мне нравилось есть в компании, только вот для Рейчел наш ужин был чем–то вроде обязанности, повинности: она ела, только чтобы завтра у нее были силы кормить и поить животных — ведь без нее они умрут. Скрестив ноги, обхватив пустую чашку ладонями, она смотрела на огонь.

— Ничего, если ты ляжешь здесь? — спросила она, указав на стопку одеял, на которой я сидел.

— Без проблем.

Я расстелил одеяла, выключил фонарик, забрался в теплое «гнездо» и стащил с себя мокрую одежду. Рейчел молча взяла у меня джинсы, рубашку и аккуратно развесила их на стуле возле камина.

— Спасибо, — сказал я.

Она присела возле огня, пошевелила угли кочергой, подложила еще одно бревнышко и пошла ложиться, выключила лампу. В темноте я завороженно наблюдал, как пляшут, отражаясь на потолке, красноватые языки пламени. В маленькой комнате мне было тепло и уютно — наверное, лучше, чем когда–либо до этого.

— Я могу остаться и помогать тебе. Хочешь?

Рейчел молчала, но я знал, что она не спит и все слышит.

— Или…Или я найду Фелисити, и мы — если ты согласишься, — мы вместе попробуем выбраться с Манхэттена.

Конечно, бесполезно было предлагать это Рейчел: ни за что, никогда она не согласится бросить своих беззащитных подопечных. Я был уверен, что где–то в глубине души ей очень хотелось домой, но она не могла — просто не могла — оставить зоопарк. Что должно было случиться, чтобы Рейчел передумала?

Она долго молчала, и я уже начал засыпать. Вдруг Рейчел заговорила. По голосу стало ясно, что она и не думала спать, а внимательно слушала меня, взвешивала «за» и «против».

— Что бы мы ни решили — особой разницы нет.

— А что мы можем решить? Мы застряли в этом городе: ни туда, ни сюда.

11

Наступило ясное солнечное утро, но просыпаться никак не хотелось. Я перекатился с бока на спину и лежал, уставившись в потолок. На какое–то время мне удалось забыть, где я. Впервые за тринадцать дней я спал крепко и спокойно.

Часы показывали четверть десятого. Я потянулся: из–за лежания на твердом болела спина. Посплю еще пару минут, подумал я и стал проваливаться в сон. Вдруг подскочил на постели, как от внезапного толчка: двадцать минут десятого! Меня замутило от страха. Я же обещал ждать Фелисити возле входа на каток! Нельзя опаздывать!

За ночь одежда высохла — спасибо Рейчел. Кроме того, она оставила мне чистую футболку и пайту с капюшоном. На столе лежало десятка полтора радиоприемников — вернее, портативных раций. Видно, через них переговаривались служащие зоопарка. Но ни одна не работала, потому что сели аккумуляторы. Я засунул две штуки и зарядное устройство в рюкзак: подключу к генератору в своем небоскребе. Да вообще, нужно как можно скорее добыть для Рейчел генератор.

Завтракать я не захотел, хотя на столе стояли растворимая каша и молоко: времени не было.

Рейчел кормила в вольере обезьян. Я не стал звать ее: просто ждал, пока она выйдет, переступая с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть.

— Ты уходишь? — спросила она совсем без удивления, не прерывая работы: будто у нее и секунды нет остановиться и поговорить.

— Ненадолго, — ответил я. Пришлось почти бежать, чтобы догнать ее и идти рядом.

Рейчел подошла к большой бочке, вытерла рукавом бровь. Она заглянула в бочку, чуть приподняла ее, оценивая, сколько там еще осталось. Внутри лежали мятые подпорченные фрукты, проросшая картошка, какие–то овощи. Рейчел зачерпнула и высыпала в ведро полный ковш, подумала и добавила еще немного.

— Когда у животных кончится корм?

— У барсов осталось еды на четыре дня. У других хищников еды чуть больше, но ненамного: морским львам хватит дней на шесть–семь. Остальным я постараюсь растянуть рацион хотя бы на две недели.

— Ясно. Разберемся.

— В смысле?

— Я вернусь с едой, — объяснил я, застегивая куртку. — Принесу, сколько смогу.

Рейчел остановилась перед входом в Тропическую зону, опустила ведро, посмотрела на меня:

— Ты серьезно?

— Конечно, — ответил я, подтягивая лямки рюкзака. — Мне все равно идти в город, а животным нужна еда.

— Ты уходишь прямо сейчас?

Взглянув на часы, я кивнул.

— Хочешь найти эту девушку?

— Я же оставил ей записку.

— А если… — начала Рейчел и замолчала. По ее лицу пробежала тень.

Она, вроде, не сомневалась, что с Фелисити все в порядке, так за кого она переживала: за себя, за животных? Или за меня? Я не мог этого понять.

— Я вернусь сегодня до темноты, — я не дал ей закончить фразу, потому что и так знал, что она скажет: «А если она не придет?» или даже «А если она погибла?». — И принесу столько еды, сколько смогу.

Рейчел кивнула. Я подошел и обнял ее — какой же маленькой и хрупкой оказалась эта девушка.

Я разжал руки и отступил назад. Рейчел не шевельнулась, лицо ее не выражало ничего, кроме усталости. Потом она снова принялась за работу. Ну и ладно: пусть не верит мне, посмотрим, что она скажет, когда я приведу Фелисити и принесу столько всякой еды, что ей и не снилось.

Через двадцать минут я вышел на пересечение Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы Ист. Стоявший на углу Пятьдесят седьмой и Пятьдесят шестой улиц небоскреб рухнул и завалил перекресток. Скорее всего, этой ночью, потому что на развалинах вообще не было снега, а вокруг ноги проваливались аж по колено. Огромная куча обломков «жила» своей жизнью: какие–то куски, предметы сползали, падали, производя самые разные звуки. Я присмотрелся: вот погнутая тележка для перевозки почты — ей больше не суждено ездить прямо; вот упавший на бок кожаный диван без единой царапины; вот разбитый телик, а рядом — целехонький бокал; вот оторванная человеческая нога — белая, как снег.

Почти бегом я двинулся обратно на восток, обходя завал: я старался держаться середины дороги, чтобы успеть отскочить и убежать, если из какого–нибудь темного магазина вылезет охотник. Миновав квартал, я остановился: из открытой двери банка неспешно вылетали и кружились в воздухе банкноты — бесполезные фантики.

Я внимательно присмотрелся к дороге: нет ли следов. Но снег лежал идеально ровным пушистым ковром, переливаясь в лучах утреннего солнца. Передо мной раскинулась Авеню Америк. Постоянно был слышен какой–то странный звук: то ли свистящий, то ли сосущий, но очень тихий. Может, завывание ветра в полуразрушенных зданиях? Раздумывать было некогда. По оглушительно скрипящему в тишине снегу я выбежал на следующий перекресток. Контрастный черно–белый пейзаж ослепил меня. Я повернул на юг и…

Ноги потеряли опору. Я стремительно проваливался в снег: вниз ушли колени, пояс, грудь. От сильного удара грудной клеткой остановилось дыхание. Я выбросил вперед руки, лихорадочно пытаясь ухватиться хоть за что–нибудь, задержать падение. Никак не получалось сделать вдох.

Я сползал вниз: под толстым слоем снега и льда я просто не заметил дыру в асфальте и теперь висел над пустотой — скорее всего, угодил в открытый люк. Изо всех сил я старался удержаться, но обледенелый асфальт неумолимо скользил под перчатками. Когда над поверхностью оставалась только голова, руки окончательно соскользнули — я упал в темноту.