Вызов (дилогия)

— Ты сердишься?

— Больше не хочу просыпаться без тебя.

— Значит, сердишься.

— Ох, родная. Я не сержусь. Я волнуюсь за тебя и малыша.

— Всё будет в порядке. Поверь мне. Я просто хочу, чтобы это поскорее закончилось.

— У тебя ещё есть возможность всё отменить.

— Не хочу ничего отменять, потому что хочу увидеть тебя в смокинге.

— Только скажи, и я буду носить его ежедневно. — Наконец-то я услышала в его голосе улыбку. — Ты будешь в белом?

— О да! Если кто-нибудь ещё придёт в белом, меня ты узнаешь по большому животу.

— По моему любимому большому животу. Как живот вёл себя этой ночью?

— Идеально. Он будто решил дать мне передышку перед сложным днём.

— Моё солнышко, — нежно проговорил Дилан. — Скажи, что папа его очень любит.

— И он тебя тоже. Пинок в правую почку более чем красноречив.

Дилан снова рассмеялся.

— Как дети?

— На Макса пришлось рявкнуть: он доставал всех вопросами, что должен делать шафер. А Эбби взяла в оборот Говарда. Они весь вечер читали книжки.

— Я скучаю без вас.

— Больше не будешь. Сегодня я привяжу тебя к нам последним возможным способом. Так что никуда ты от нас не денешься.

— Я и не хочу деваться. Вы моя жизнь.

— У алтаря в пять. Как и договаривались.

— Буду всенепременно.

Эту ночь я провела у Фиби. Я не должна была не только участвовать в последних приготовлениях, но и видеть их. Моё скромное торжество, по её словам, обещало быть "поражающим и эпичным", и, оказавшись тем утром у Митчеллов, я ожидала большого сумасшествия.

Но и во дворе, и в доме не наблюдалось никакой суеты. При мне привезли цветочные композиции, которые, не распаковывая, унесли на задний двор. Молодые люди в одинаковых тёмно-синих костюмах слажено выгружали из большого фургона складные кресла. Всё проходило предельно просто и спокойно. Воистину Фиби была прекрасным организатором: вопросы решались без её участия.

Маме и Тиму была выделена комната рядом со спальней Эбби. Макс же ночевал вместе с моим отцом, и к моему приезду все мужчины, в том числе и Говард, уже отправились к Дилану. Не думаю, что это было так уж необходимо, скорее ими одолевало вполне понятное желание в этот день как можно реже попадаться на глаза своим вторым половинкам.

Я заглянула к маме. Она уже проснулась и теперь наслаждалась утренним часовым валянием в постели. Это было её любимое занятие вне зависимости от места пребывания и степени насыщенности предстоящего дня. Просто так встать с кровати мама не могла. Папу в своё время это очень из себя выводило. Тим же снисходительно принимал мамину блажь. Как, впрочем, и многое другое.

При виде меня она похлопала по одеялу:

— Запрыгивай, обезьянка.

Скорее я была похожа на раздутую панду, но детское прозвище умилило. Не заботясь о грациозности, я плюхнулась на кровать и подтянулась на руках, пристраиваясь на мамину подушку. А затем давно забытым, но таким естественным движением закинула на неё ноги.

— И когда ты последний раз так делала? — спросила она.

— Наверно, лет в двенадцать.

— А для меня как будто вчера.

Я закрыла глаза и спустилась к маме под мышку. Как в детстве, она принялась перебирать мне волосы, и, как в детстве, я млела от её успокаивающих прикосновений.

— Похоже, это было самое умное решение в моей жизни — отпустить тебя к Генри, — неожиданно сказала мама. — Может, именно поэтому ты выросла настолько на меня не похожей. Я искренне любила Майка, но, знаешь, малышка, — её рука на секунду остановилась, — меня не оставляла мысль, что в какой-то момент ты тоже сбежишь.

— От кого? От Майка? — Чтобы посмотреть на маму, мне пришлось вывернуть голову.

— От жизни, что он дал тебе.

— Я любила его, мам.

— Твоего отца я тоже любила. Как и у тебя, моя жизнь с Генри была продолжением детства. Я выросла и ушла. Ты тоже могла. Впрочем, — мама скосила на меня смеющиеся глаза, — в какой-то степени так и вышло.

Не думаю, что когда-нибудь она напрямую спросит меня обо всех обстоятельствах рождения Эбби, но даже этот завуалированный вопрос ответа не требовал.

— От него ты не убежишь, Ливи. Не сможешь. — Мама улыбнулась и потрепала меня по голов. — А он и не отпустит. Вы слишком друг от друга зависимы.

— Но в этом тоже может быть проблема.

— Да, и большая. И ради собственного спокойствия — да не только спокойствия, — вы станете приглядывать друг за другом. К счастью, Дилан не безрассуден, и пока он смотрит на тебя такими глазами…

Мамин голос сорвался.

— Ну, ма-ам…

Это был самый длинный и самый странный разговор с ней за всю мою жизнь. Мы вдоволь поплакали в объятиях друг друга, пока мама решительно не вытерла ладонями мои слёзы и не отправила умываться.

Где-то около полудня я собралась ненадолго выйти из дома. В дверях меня остановила Кэтрин:

— Ты куда?

— Прогуляться.

— Маленький цербер просил не ходить на заднюю лужайку.

— Я всё слышу, Кэтрин. — Решительным шагом Фиби вышла из-за угла. — Между прочим, мама ждёт тебя во дворе. Там какие-то сложности с украшениями, но, — она предостерегающе подняла вверх руки. — Я не хочу ничего знать. За украшения отвечаешь ты, и мне до лампочки, что именно с ними не так. Пусть даже это будет петрушка и она завяла.

— Ну, знаешь, ты уж как-то совсем… — начала было Кэтрин.

— Надеюсь, ты справилась с заданием, и Лив ничего не увидела?

Мне надоело слушать, как меня обсуждают:

— Лив так и не вышла на улицу, если это тебе интересно.

— Вот и славно! — В мою руку немедленно впились маленькие пальчики. — Подышишь воздухом на венчании. Шагом марш в душ!

— От меня что, плохо пахнет?

— Нет, но через полчаса привезут твоё платье. Прической и макияжем займутся позже, под моим руководством. Кэти, ты понадобишься через два часа.

— Побойся бога, Фиби! Ещё только полдень. — Я всё ещё не теряла надежды сбежать на улицу.

— Уже полдень, — поправила она. — К трём ты должна быть полностью готова — прибудут фотографы. Я хочу сделать несколько снимков, пока Дилан не занял вокруг тебя круговую оборону.

— Ох, я не…

— Прекрати, — прервала Фиби. — Не хочу испытывать стыд, показывая Эбби ваш свадебный альбом. Не спорь и делай, как говорю. Иначе подключу Кимберли.

— А я тут самая аморфная, что ли? — возмутилась Кэтрин.