Взаперти

Сыщики быстро договорились между собой. Офицерская взяла на себя следующее: допросить неофициально – поскольку официально этого Филиппову никто не поручал – всех сокамерников умершего Вовки Держивморду. Как именно и в котором часу он умер? В каком виде вернулся с допроса от Лыкова? Звали ли сокамерники надзирателя, когда увидели, что человек кончается? Не было ли чего-то подозрительного в смерти крепкого, прежде абсолютно здорового арестанта? Вдруг там отравление, которое медицина просмотрела? Успел ли Мохов что-то рассказать перед смертью? Как вели себя Кайзеров и Дрига, которых сыщики подозревали как зачинщиков оговора?

Последний вопрос особенно интересовал руководителей ПСП. Филиппов рассуждал так:

– Самая простая версия – Мохова убили эти двое. Но она же и самая неправдоподобная! Двое убивают, а трое других смотрят? Почему молчат, почему допустили? Ведь это соучастие в убийстве, за такое каторгу дают.

– Запугали или подкупили, – повторил слова шефа Маршалк.

– С трудом верится в такое, хотя другого объяснения просто нет, – вздохнул Владимир Гаврилович. – Ну сами представьте. Два злодея мурцуют третьего, который поганец похлеще их. Бьют в живот, разрывают кишку с селезенкой и при этом затыкают Вовке рот, чтобы он криками не вызвал надзирателей. А трое других безучастно наблюдают. Возможно ли подобное? Алексей Николаич, ответьте честно!

– Навряд ли, – выдавил Лыков. – Хотя в жизни чего только не бывает.

– Значит, фартовые убили своего для того лишь, чтобы вас подвести под монастырь? Ну… никогда про такое не слыхал…

Маршалк поддакнул:

– Я тоже. Для уголовных мы все не люди. Но за убийство фартового в их кругу полагается ответить. Как они не побоялись? На этапе ведь спросят.

– Насчет этапов сильно преувеличено, – тоном знатока возразил Алексей Николаевич. – В тюрьме все можно, если это принесет выгоду. Значит, Луке со Степкой было очень выгодно пойти на преступление. Но не пойму, в чем их интерес? Засадить меня в тюрьму? Такое, конечно, многие одобрят. Сотни и сотни оказались взаперти из-за меня. Знамениты сделаются Кайзеров с Дригой, блошиное семя. В любой клетке им уступят лучшие места у окна. Но только ли это? Может, барыги им заплатили, чтобы избавиться от чересчур старательного легавого? Ведь лишь у барыг есть деньги.

Филиппов обещал проверить версию про скупщиков краденого через агентуру. Но отнесся к ней скептически:

– Почему вас велели списать, а, к примеру, не меня или Карла Петровича? Мы в Петербурге побольше вас метем, ваша специфика – командировки в дальние места.

Второй вопрос, который взялись осветить сыщики градоначальства, – это опросить надзирателей. Кто их позвал к умирающему Мохову? В котором часу? Что удалось узнать по горячим следам? Как Вовка вернулся с допроса: на своих ногах и без жалоб или охал и стонал? Не было ли у него прежде распри с кем-то из сокамерников? Драки, ссоры, угрозы?

На этом коллеги закончили беседу. Лыков в последующие дни не телефонировал им: вдруг узнают Макаров с Золотаревым и у сыщиков будут неприятности? Но после неудачного разговора с судебным следователем он наудачу, без звонка поехал на Офицерскую.

К начальнику его пустили сразу же. Два статских советника пожали друг другу руки. Алексей Николаевич высоко ценил Филиппова и понимал, сколь трудно быть руководителем сыскной полиции в столице. Двор с его грязными тайнами. Куча сановников, у которых рыло в пуху. Великие князья, считающие, что законы писаны не про них. Дипломаты, с которых тоже взятки гладки. Градоначальники часто меняются. За любую мелочь вроде карманной кражи могут вздуть. Петербург! Кошко в Москве намного легче: царь с министрами далеко, начальства меньше, а людей в штате больше.

– Мы хотели телефонировать вам завтра, – стал оправдываться хозяин. – Некоторые факты я получу лишь вечером или даже ночью.

– Не удержался, Владимир Гаврилович, прошу меня извинить. Я только что с допроса.

– Дело поручили Чегодаеву-Татарскому, верно?

– Ему. Вроде раньше мы с ним ладили. А тут словно подменили человека.

У Филиппова лицо сделалось серьезным:

– Излагайте.

Алексей Николаевич пересказал ход допроса, особо выделив слова князя про настрой министра юстиции. Главный питерский сыщик щурился, кривился и наконец заерзал на стуле, как будто сидел на горячей сковородке:

– От Щегловитова всего можно ожидать, это общеизвестно. Разбойник с большой дороги. Но ежели в отношении вас сговорились оба министра, дело плохо. И следователь против воли начальства не пойдет. М-да…

– Владимир Гаврилович, валяйте, не таите плохих новостей. Удалось ли узнать то, о чем мы договаривались?

– Практически ничего. Все пятеро узников сороковой камеры допрошены порознь. Между делом, без протокола, однако настойчиво. Им сказано, что, если они оболгали статского советника Лыкова, преисподняя в тюрьме им обеспечена. Вся стража будет считать их своими врагами. И лучше сейчас, не доводя до суда и лжесвидетельства, сказать правду. Поверьте, мои люди особо постарались. Они вас уважают и сделали, что могли.

– Верю, спасибо им. Но каков результат?

– А никакого, – развел руками Филиппов. – Ни один не зашатался, не изменил показаний.

– Вот как… – Алексей Николаевич повесил голову. – Сговор крепкий, и они готовы присягнуть в суде… Так-таки ни одной зацепки?

– Маленький факт, но как им распорядиться, не знаю. При внезапном обыске в камере у одного из арестантов в подкладке платья нашли семьдесят пять рублей. Четвертными бумажками.

– Немалые деньги для тюрьмы, – осторожно высказался Лыков. – А раньше их не находили?

– Искали, но не находили. Будто с неба они свалились на сидельца.

– Аккурат после того, как он дал на меня лживые показания. Как фамилия богатея?

– Иван Трунтаев. Скок [38] из шайки Василевского, мелкий злец и ничтожный человек.

– Вот же след! – обрадовался Лыков. – Не было ни гроша – и вдруг алтын. Явно плата за оговор.

– Но как это доказать? – приземлил коллегу главный сыщик. – Трунтаев – сын купца, владельца москательной лавки в Апраксином дворе. Говорит, папаша ему и сунул втайне от надзирателей.

38

Скок – налетчик.

Алексей Николаевич опять понурился. На деньгах не написано, откуда они получены. Отец сына завсегда прикроет. Плохо дело…

– А надзиратели что говорят?

– Отнекиваются, – вновь не утешил один статский советник другого. – Мохов пришел с допроса на своих ногах, жалоб не подавал.

– Вот! Пусть их вызовут на суд как свидетелей.

– Непременно надо так сделать, – одобрил Филиппов. – Только надежды мало, что это будет принято во внимание. Хотя… в вашем положении, Алексей Николаевич, нужно цепляться за каждую мелочь. Чтобы от каторги отскочить в арестантские роты.

– То есть, на ваш взгляд, нар мне никак не избежать? – прямо спросил чиновник особых поручений.

– Полностью оправдаться навряд ли получится, – вздохнул главный сыщик. – Уж извините за прямоту. Оправдаться в вашей ситуации? Только если все пятеро покаются. Разве такое возможно?

У Лыкова заныли оба виска сразу. Как быть? Он попробовал возразить коллеге:

– Почему же все пятеро? Достаточно троих. Тех, у кого нет против меня личного мотива.

Собеседник задумался, потом кивнул: