Взаперти

– Согласен. Вот путь, по которому надо идти. Шансы есть, главное – не киснуть и действовать. Но, Алексей Николаевич, вы должны понимать…

Голова уже раскалывалась, но Филиппов посулил надежду, а он слов на ветер не бросал. Лыков чуть-чуть приободрился.

– Что именно, Владимир Гаврилович?

– До суда их убедить уже не получится. Прокурор Судебной палаты получил прямое указание министра посадить вас, ведь так?

– Все говорит об этом.

– Значит, судебный следователь будет рыть землю и подготовит обвинительный материал очень быстро. Возможно, за пару недель. Ему ведь уже все ясно, дураку.

– Так.

– Поэтому, Алексей Николаевич, сейчас нас к свидетелям никто не подпустит на пушечный выстрел. Чуете, к чему клоню?

– Что придется сесть в арестантские роты?

– И это будет очень хороший для вас исход, – вскочил главный сыщик. – Лишь бы не каторга. Там зарежут, там слишком много у вас недоброжелателей. Никакая «легавая» камера [39] не спасет. Поведут в баню – и… А в арестантских отделениях сроки маленькие, вор на воре, там ваших клиентов еще поискать. Так что сесть, судя по всему, придется. Вопрос, на сколько. После суда, когда шум уляжется, мы начнем свою тихую, тайную работу. Ваши друзья пусть помогают. Сергей Манолович, Зуев, военные – всем найдется дело. Задача: заставить лжесвидетелей изменить свои показания. Это будет трудно, поскольку им за ложь на суде добавят срок. Но есть два пути. Те самые, которыми, видимо, воспользовались настоящие убийцы: одновременно запугать и перекупить. Деньги у вас есть, уже хорошо. А еще у вас есть мы, ваши товарищи и коллеги. Даю вам твердое обещание не успокоиться и довести дело до конца. Повторюсь, придется вам потерпеть, пока мы добьемся пересмотра решения суда. На это могут уйти месяцы, если не годы. Держитесь.

39

В царской России не было специальных тюрем для бывших полицейских: они сидели вместе с другими арестантами, но в особых «легавых» камерах.

Лыков понемногу воспрял духом. Петербургская сыскная не верит в его вину, она на стороне статского советника. Сергей, другие порядочные люди из полиции ему помогут. Нил Петрович обещал не бросать. Белецкий, может быть, тоже поддержит. Таубе, Продан, Запасов – у него много друзей. И все при чинах и должностях. Неужто не перевесит их совместная сила упорство трех жалких арестантов? Должна! Конечно, правда победит. Вот только придется ему, Лыкову, сначала помучиться. Все к этому идет. Лишат его дворянства, чинов, орденов, сломают над головой шпагу и заключат – куда? Только бы не в каторгу. Филиппов прав, там сыщик долго не проживет. В каждой каторжной тюрьме у него крестники. И какие! «Иваны», мазы [40] , убийцы-рецидивисты. Им ткнуть фараона ножом в бок – за радость. В тюрьме не убережешься, там ты рядовой арестант, никто тебя охранять не станет. Нужно тянуть обвинение на арестантские роты. Сесть за решетку и ждать, пока с воли тебя вытащат. Терпеть, терпеть, смотреть в оба и терпеть.

40

Маз – атаман банды (жарг.).

Алексей Николаевич протянул Филиппову руку:

– Спасибо, Владимир Гаврилович! Век не забуду вашу поддержку. Я пришлю к вам Сергея Маноловича, хорошо? Начинайте готовить план действий. Мне же пожелайте сил и терпения…

– Желаю! Не падайте духом, Алексей Николаевич. Христос терпел и нам велел – этим утешайтесь. Больше нечем.

Лыков ушел хоть и унылый, но с другим настроем. Забрезжила надежда. Далекая и слабая, однако надежда. Он вытерпит все унижения, все муки, преодолеет возможные опасности. А потом вернется к прежней жизни: дворянином, статским советником, георгиевским кавалером. И опять начнет ловить убийц и сажать их туда, где им самое место: в каторгу. Причем с новой силой и новой злостью. Берегитесь тогда, сволочи, сыщика Лыкова!

После того как Филиппов нарисовал товарищу план спасения, тот вышел из состояния оцепенения, в котором находился все последние дни. Вышел и начал действовать. В ближайший вечер он собрал у себя на квартире совещание. Явились те, на кого Лыков надеялся в первую очередь: Таубе, Павлука Лыков-Нефедьев и Продан от военных, Запасов от жандармов. От Департамента полиции присутствовали Лебедев, Азвестопуло и Анисимов. Последнего Алексей Николаевич позвал как аналитика. Он не входил в число друзей, но имел светлую голову. Отставной подполковник артиллерии, внештатный чиновник Восьмого делопроизводства приглянулся Лыкову, когда они вместе ловили банду Лоренцева [41] . Сейчас особые способности этого человека могли пригодиться. Иван Федорович обладал умением из деталей собирать целую картину.

41

См. книгу «Восьмое делопроизводство».

В последний момент к собравшимся присоединился статский советник Белецкий. Исполняющий обязанности вице-директора Департамента полиции и будущий директор, он сам выказал готовность помочь своему коллеге. Учитывая, что Зуев вот-вот уйдет в сенаторы, это было весьма кстати.

Когда все расселись в зале и Ольга Дмитриевна обнесла их чаем, Лыков попытался отослать ее прочь. Но супруга воспротивилась. Она заявила, никого не стесняясь:

– Сяду с вами и буду слушать. Рот обещаю не открывать… если только совсем не приспичит. Но ты мой муж, и я должна знать, что тебя ждет.

Грозному сыщику и без пяти минут арестанту пришлось смириться.

Алексей Николаевич описал ситуацию, в которой он оказался. Открыто предварительное следствие, его результат легко предсказать. Два министра, Щегловитов и Макаров, решили посадить Лыкова в тюрьму. За то, чего он не совершал. Следователь готовит заключение. Аргументы у него такие, что не подкопаешься. Пять свидетелей, репутация сыщика, личный мотив против погибшего – один к одному. Жесткий выговор от министра ложится в ту же канву: строптивый подчиненный обиделся и решил показать, что он плевать на всех хотел…

В результате обвинительный приговор практически неизбежен. Можно лишь пытаться снизить меру наказания с каторги до арестантских рот. Если удастся, уже хорошо! По мнению юристов, Лыков получит три с половиной года и сядет в Литовский замок. Там есть Четвертое отделение, в нем отбывают срок те, кто прежде принадлежал к привилегированным сословиям. И хотя в тюрьме все арестанты равны в своем бесправии, прошлая жизнь позволяет «бывшим» сидеть с относительным комфортом. А не соседствовать с ворами, бродягами и прочим сбродом…

– Обвинение можно разрушить лишь одним способом, – продолжил свой доклад Алексей Николаевич. – А именно заставить лжесвидетелей изменить показания на правдивые. Сейчас, до суда, это сделать нельзя. Придется ждать, когда меня упекут за решетку. Дальше все зависит от вас, господа. Дело быстро забудут, у вас окажутся развязаны руки. Давайте думать, как вести неофициальное дознание, цель которого – вернуть мне прежнюю жизнь. Там, на шконке, сам я ничего не смогу, вся моя надежда на вас. И на людей Филиппова. Владимир Гаврилович обещал всячески помогать. Его сыщики беспрепятственно ходят в ДПЗ по своим делам, они могут надавить на лжесвидетелей. И уже пытались сделать это наскоком, но не получилось. Нужна осада, долгая, трудная, требующая сил, времени, денег. А я буду сидеть и ждать.

Следующим выступил шеф Восьмого делопроизводства коллежский советник Лебедев. Он частным образом переговорил с прокурором Петербургской Судебной палаты Корсаком и его товарищем Устарговским. Те ждут не дождутся окончания предварительного следствия. Корсак уже набросал вчерне письменное представление палате о возбуждении против Лыкова судебного следствия. Машина работает, все хотят угодить Щегловитову. С формальностями закончат быстро, возможно даже, до Нового года.

Публика в комнате собралась бывалая, галдеть про невиновность никто не стал. Люди сразу заговорили деловито, без лишних слов. Азвестопуло сказал:

– Надо разобщить негодяев по-настоящему. Их, конечно, рассадили порознь, когда начали дознание смерти Мохова. Но это же ДПЗ! Ребят сунули в общие камеры. Они встречаются каждый день, то в бане, то в уборной. Всегда смогут сговориться. Хорошо бы Дригу с Кайзеровым перевести в другую тюрьму. Явно они заправилы, а тех троих запугали.

– Бандитам светит каторга, – напомнил Лебедев. – Но не раньше, чем закончится следствие и состоится суд. На это месяцы могут уйти… Лишь тогда Степку с Лукой отправят в пересылку. Уговорить бы начальство распихать лжецов по одиночным камерам. Но кто обратится? Алексею Николаевичу нельзя.