Взгляд на миллион

Даже здесь, на полках и в шкафу – везде были книги. В зеркале Мартин увидел взволнованного юношу, очень похожего на себя и не имевшего ничего общего с респектабельными молодыми людьми, которых в соответствующих кругах принято было называть «золотой молодёжью». Около кровати, на изящном круглом столике, стояли в вазе раскрывшиеся во всём своём великолепии и источающие невероятно нежный и одновременно пьянящий, сладковатый аромат чудесные белые лилии… Он вспомнил их вчерашнее свидание, и это придало ему уверенности.

– Сьюзен, давайте на «ты», – предложил Мартин.

– Хорошо, – ответила она, поправляя возле раскрытого настежь окна взметнувшиеся вверх от резкого сквозняка, словно наполненные ветром паруса, полупрозрачные, светло-голубые, ажурные шёлковые шторы.

– У вас красиво и очень много света, – сказал Мартин, подходя к Сьюзен и помогая ей закрыть окно.

– Снова на «вы»? – спросила она и, развернувшись к нему, кокетливо склонила голову набок.

– Нет, – Мартин вдруг стал очень серьёзным. – Просто ты для меня очень много значишь. Я помню про твоё отношение к влюблённым… Но, думаю, мой «карантин» уже позади, я ни разу за это время на тебя не набросился. Мне можно доверять.

При этом Мартин улыбнулся и очень искренне посмотрел на Сьюзен.

– Так, значит, ты всё-таки, влюблён? – спросила она, отступая немного назад.

И её взгляд стал глубоким и пронзительным одновременно.

В этот момент Мартину казалось, что он – в густой, непроходимой лесной чаще, где яркая зелень молодой листвы и искрящиеся проблески мягкого солнечного света, взывающие к поцелую трепетные губы и подступающая к самому краю и сметающая всё на своём пути безудержная страсть…

– А разве я этого ещё не сказал? – после некоторого замешательства спросил Мартин.

– Нет, – по-своему ласково и игриво ответила Сьюзен и в ожидании посмотрела на Мартина.

– Влюблён. И очень, – произнёс он, ощущая всем своим существом огромное желание обнять и поцеловать Сьюзен.

– И что будет дальше? – спросила она с волнением в голосе.

– А дальше я очень нежно обниму и поцелую тебя, – шёпотом сказал он, касаясь губами её волос и обнимая за талию.

Чувства переполняли и Мартина, и Сьюзен. И уже ничто не могло остановить их или помешать им… До утра они оставались в комнате Сьюзен.

Мартин проснулся раньше обычного, но не потому, что кто-то барабанил в дверь или надо было собираться и ехать в аэропорт. Он вдруг чётко осознал, что впервые проснулся просто оттого, что счастлив. Уже давно не ощущая настоящей страсти – ни к жизни, ни к живописи, – ему казалось, будто благодатный источник иссяк, и вот сейчас начинает бить с новой силой.

Первый луч солнца, мелькнув робко среди занавесок и отразившись в зеркале, мягко коснулся лица Сьюзен…

«Это самое чудесное утро, которое только можно себе представить», – решил Мартин. У него не было с собой ни мольберта, ни красок, зато на столе лежали ручка и простой карандаш. На стене, возле окна, висел свежий календарь, на котором был изображён какой-то средневековый замок с причудливым фамильным гербом и развевающимися влагами на башнях. Мартин снял календарь и, перевернув его обратной стороной вверх, обнаружил абсолютно чистый лист, на котором можно было рисовать…

В семь часов утра зазвенел будильник, и Сьюзен проснулась. Мартин не спал. Всё это время он писал портрет любимой, но, зная, что будильник прозвенит точно в семь, лёг и притворился спящим. Сьюзен встала и, не замечая портрета, направилась в ванную. На полпути она остановилась и, оглянувшись, посмотрела на Мартина, который всё ещё делал вид, что спит. И тут её взгляд упал на календарь, лежащий на столе.

«Как странно», – подумала Сьюзен. Она взяла календарь в руки и хотела повесить на место.

На обороте календаря она увидела свой портрет. На нём было всё: и утренняя нега, и солнце, и едва заметная милая улыбка…

Сьюзен тихо опустилась на стул, продолжая с восхищением и замиранием сердца смотреть на свой портрет. Потом она встала, подошла к Мартину и поцеловала его. Он открыл глаза и улыбнулся.

– Милый, это прекрасно, – проговорила Сьюзен.

– Ну вот, теперь ты видела мои рисунки, – сказал он.

– Просто волшебство какое-то. Как и, самое главное, когда ты успел написать мой портрет? – в недоумении спросила Сьюзен.

– В ту самую минуту, когда почувствовал себя самым счастливым человеком на свете, – ответил Мартин и нежно поцеловал ей руку.

– Никогда бы не подумала, что можно нарисовать таким красивым и одухотворённым спящего человека. Я ощущаю себя мадонной, глядя на свой собственный портрет.

– Это наше доброе утро и будущий счастливый день! – улыбнувшись, проговорил Мартин.

Он хотел сказать, что будет рисовать её всю жизнь, но в этот момент вспомнил о Марго – как говорил ей примерно такие же слова.

– Моя Вселенная – это ты, Сьюзен! Я очень люблю тебя! И мечтаю о том, чтобы мы всегда были вместе. Ещё мальчишкой я пробовал писать стихи, и даже вроде бы получалось. Когда-нибудь я обязательно напишу что-нибудь красивое для тебя и о тебе… – После этих слов он обнял и страстно поцеловал Сьюзен.

– Мартин, ты действительно очень хороший художник. Я думаю, что тебе обязательно нужно поехать на учёбу в Лондон.

Он смотрел на Сьюзен и думал о том, что она чувствует и понимает его даже лучше, чем он сам…

…Книжный магазин Lys Blanc («Белая лилия») открывался в девять, а кафе Soleil («Солнце») – в восемь. Мартин и Сьюзен спустились вниз и вышли не через магазин, а со стороны подъездов, где ещё оставался запах невысохшей краски, а под лестницей лежал сорванный плакат с яркой надписью: «Восстановительные работы». На улице было свежо. Утреннее солнце отражалось в зеркалах и окнах проезжающих мимо авто, из-за чего казалось, что сотни солнечных зайчиков перепрыгивали с одной машины на другую. Счастливый официант у входа в кафе широко улыбался, причём только тогда, когда наклонялся вперёд, радостно приветствуя прохожих, а когда выпрямлялся, то снова принимал невозмутимый вид. И почему-то он всё время поправлял бантикбабочку, который, словно настоящая живая бабочка, мог в любой момент вспорхнуть и улететь в неизвестном направлении. В этом кафе у них уже был «свой» столик – в уютном, почти домашнем, уголке. Возле бара на стене, похожей на театральный занавес, висела картина какого-то местного художника. Она почти полностью сливалась с общим зеленоватым фоном и на первый взгляд была совсем незаметна. Сьюзен подошла ближе, чтобы рассмотреть картину получше, и на секунду задумалась. Сюжет показался ей знакомым, и она с некоторым удивлением в голосе спросила:

– Мартин, тебе не кажется, что этот пейзаж чем-то напоминает ваш виноградник? Посмотри: дом с верандой, мост и виноградная долина…

Он подошёл к Сьюзен, и, делая вид, что пристально разглядывает картину, помедлив какое-то время и загадочно улыбнувшись, ответил:

– Да, ты права, очень похоже.

Она взглянула на Мартина. В памяти живо всплыла сцена их первой встречи.

– Это же твоя картина, – глядя на его довольное лицо, произнесла Сьюзен. – Смотри, вот твой дом… Почему ты не сказал сразу?