Взгляд с обочины 2. Хисиломэ

– Вылечилась, - кивнул Тинтаэле, опуская глаза, и со вздохом добавил в ответ на выразительное молчание: - Я не знаю, что с ней делать. Её нельзя оставить, она везде лезет и всё пытается украсть или порвать.

– А зачем её оставлять, если она уже здорова?

– Ну, она ещё летать толком не умеет. Её съедят сразу же.

– А когда научится? Ты её отпустишь или себе оставишь?

– Он мне отдаст! – сразу же объявила Мириэт, но Тьелпэ смотрел почему-то не на неё.

– Ну… Как она захочет, - сказал Тинтаэле, смотревший как раз на Мириэт.
– Ты же не будешь заставлять птичку с тобой дружить, если она не захочет?

Девочка не удостоила его ответом. Она только что поймала очередного кузнечика и теперь тыкала им в нос сойке.

– Если ты хочешь её отпустить, - сказал Тьелпэ, - то ей лучше бы самой научиться еду ловить, а не рассчитывать только на вас.

Сойка скептически разглядывала кузнечика правым глазом. Мириэт перенесла его к клюву, сойка опять повернула голову посмотреть, девочка опять перенесла… Цикл повторялся уже пятый или шестой раз.

– Ну она учится вот. Уже прямо в рот запихивать не надо. Вчера одного даже из коробочки взяла, а не из пальцев. Он, правда, квёлый был…

В подтверждение его слов сойка наконец-то согласилась цапнуть угощение, и Мириэт уселась рядом зачарованно следить, как кузнечик исчезает у неё в клюве: сначала торчит наполовину, потом только ноги, потом птица заглотила его целиком.

Из-за дерева показалась Калайнис со свежим уловом, и Тинтаэле достал коробку со стучащимися изнутри пленниками.

– В общем, я не знаю, - сказал он, цепляя ногтями тугую крышку. – Но пока что её всё равно отпускать нельзя. Родители их и осенью кормят.

Занятый разговором Тинтаэле открыл крышку слишком широко, и один из стучавших выскочил сразу же, как будто того и ждал, под возмущённый окрик Калайнис. Не ожидавший атаки Тьелпэ удивлённо дёрнулся, и кузнечик перескочил ему с живота на плечо.

– Извини, - Тинтаэле быстро захлопнул крышку и кинулся ловить беглеца, от чего Тьелпэ опешил ещё больше. Но сделать ничего не успел: за последние недели Тинтаэле здорово набил руку на ловле мелкой прыгучей еды, и дальше плеча еда упрыгать не успела.

Удивлённый взгляд он заметил только после того, как утрамбовал добычу обратно в коробку, и, смутившись, не глядя сунул коробку Калайнис, всем видом изображая внимание и готовность продолжать беседу. С другой стороны к ним подошёл Оролиндо, неся ещё одного кузнечика за лапу, и Калайнис сразу отвлеклась на него: как ты его держишь, он же оторвётся сейчас, давай сюда, да не так, чуть-чуть приоткрой узенько…

– Получается, работать ты не будешь, пока сойка не научится летать? – продолжил Тьелпэ.
– А если она не захочет улетать после этого, то вообще не будешь?

– Ну я же работаю! – снова обиделся Тинтаэле.
– Я там оставил расчёты, ты же видел? А сейчас обед вообще, и не держать же её всё время в комнате.

– Зачем держать? Бери с собой просто, - предложил Оролиндо, прилаживая крышку обратно, стараясь не прищемить никого из упорных, но недостаточно быстрых беглецов.
– Приучи сидеть на плече.

Тьелпэ посмотрел на него выразительно.

– Мы не будем строить крепость по чертежам, отредактированным птицей.

– Я их прячу! – обиделся Тинтаэле. – И не будет же она сидеть на плече целый день. Да и я замучаюсь одежду стирать.

– Ну, пока она не научится летать, - не смутился Оролиндо.
– А потом можно будет её на улице оставлять.

– Перед этим не мешало бы научить её охотиться, - сказала Калайнис, отобрав у него коробку и закрыв её, наконец. – И объяснить, чего на улице обязательно нужно бояться.

– А нельзя ей объяснить, какие вещи нельзя трогать? – спросил Оролиндо.

– А какие ей можно трогать? – Тинтаэле обернулся к нему.

– Ну вот на улице можно, а в доме нельзя.

Развить ни ту, ни другую идею они не успели, отвлёкшись на Ондо и Арессэ, подошедших к остальным, загадочно ухмыляясь. Ондо шёл первым, держа что-то в ладонях.

– А что это вы все тут стоите? – спросил Арессэ.

– Ничего, тем лучше! – объявил Ондо. Покопошился и предъявил публике ужика, держа его за бока двумя пальцами. Ужик был небольшой, ладони в две, и сразу свернулся в клубок, обвив не только держащие его пальцы, но и все соседние. Ондо дёрнулся с обалделым видом, встряхнув рукой, а Мириэт оглушительно завизжала, к полному восторгу ужедобытчиков.

– Он в неё не влезет, - укоризненно сказал Тинтаэле.

– Вот и проверим, кто кого съест! – обнадёжил его Арессэ, а Ондо тем временем присел и стал нападать ужом на сойку - сойка вела себя в точности, как Мириэт, только что не визжала, перепархивая подальше от страшного монстра, которым Ондо радостно наскакивал на неё снова. Покрутил вокруг, легонько протаранил крыло, покрутил ещё и поставил прямо перед левым глазом, от чего сойка отчаянно пискнула и кинулась куда-то, не разбирая дороги, то и дело подскакивая, чтобы пролететь несколько шагов на ненадёжных пока крыльях.

Довольный Ондо поднял голову:

– Тинтаэле, ты уверен, что она хищник?

– Перестаньте, - недовольно нахмурился Тинтаэле, подбирая птенца и накрывая второй ладонью.
– Таких даже взрослые не едят.

– Почему? – Ондо встал, предлагая остальным полюбоваться: - Смотрите, какой красавец!

– Вкусный? – скептически поинтересовался Тинтаэле.

– Я такое тоже не ем, - отмахнулась Калайнис, когда Ондо полез тыкать ужом теперь в неё.
– Сам поймал - сам и жуй.

Разочарованный Ондо отстал и пошёл приставать к мелкой, которая как раз перестала было визжать и прятаться за сестрой, но теперь опять начала, к огромному его удовольствию - пока не вмешалась Калайнис. Судя по мимике, обещая накормить Ондо ужом прямо сейчас.

***

У костра снова пели. На этот раз основную линию вёл Луиннаро, а Макалаурэ вступал только вместе со всеми, почти не повышая голоса, так что его было едва слышно. Но Куруфинвэ знал, что это ненадолго. Брат слишком любит петь и слишком давно у него не было повода об этом вспомнить. К тому же все собравшиеся на поляне нолдор тоже этого ждут. Будет неправильно лишать их праздника.

Снова полились звуки арфы. Куруфинвэ с лёгким интересом посмотрел на музыкантов: и откуда только вдруг взялось столько инструментов? Привезли с собой или успели сделать новые уже здесь? Конечно, успели, - поправил сам себя мастер. В конце концов, они тут уже больше половины аманского года. Крепость достраивают. Чего уж про арфы говорить?

Песня тоже была новой. По крайней мере, в Амане он таких не слышал. Там всё больше пели о звёздах и о валар, сейчас же певец рассказывал о красоте утра над озером и туманах, из которых сплетаются таинственные манящие за собой фигуры. Куруфинвэ, правда, никогда никаких фигур в тумане не замечал. Может, это просто слишком богатая фантазия у кого-то? Но образ и правда красивый.

Пока Куруфинвэ думал о туманах и о лежавшем на полке в мастерской кусочке агата с как раз похожим рисунком, у костра появилось свободное пространство, и несколько фигур уже закружились в танце. Остальные потихоньку расступались, освобождая место танцующим, и Куруфинвэ тоже огляделся, прикидывая, не отойти ли подальше. Но вроде бы тут, у самой опушки, куда едва достигал свет костра, он никому не мешал. И, что тоже хорошо, никто не мешал ему.