Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро
Шрифт:
— Клево, — ответила Арлен.
— «Именно с пирса Чарлз-стрит, — продолжал читать Реймонд, — прапрадед президента Кеннеди отправился на поиски счастья в Новый Свет. В пятницу там жгли костры, устроили шествие с факелами, пели песни, плясали джигу…» — Он поднял глаза. — Что такое «джига»?
— Танец такой. Типа все ирландцы вместе танцевали.
— «…и веселились. А в час инаугурации над пирсом вместе с ирландским триколором взлетел американский флаг — поднял его Джеймс Кеннеди из Дуганстауна, четвероюродный брат нового президента».
Арлен усадила меня на заднее сиденье, рядом с динамо-машиной и грудой пустых бутылок. Я лизнул этикетку пива «Лоун стар», пожевал билет на фильм «Падение дома Ашеров», который недавно крутили в кинотеатре
— Ай!
— Ох, прости, лапа! Неуклюжая я — страх. Без обид, лады?
Мы отправились на юг, в Де-Сото — совсем небольшой городок, где звон коровьих колокольчиков мешался с ревом автомобилей. Няньки посадили меня на поводок, а сами пошли на дело. Дожидаясь их возвращения, я поднял глаза и увидел пару кед, болтающихся на проводе между двумя телеграфными столбами. Из «Магазинчика хозяйственных мелочей» ухмыляющийся Реймонд приволок катушку рыболовной лески и упаковку восковых свечей, а Арлен прошвырнулась по «Бакалейной лавке миссис Галлахер», откуда стянула два журнала и пурпурный лак для ногтей. В багажнике машины было полно краденого добра, но ребята ничуть не постеснялись достать оттуда пакет с собачьим кормом, миску и покормить меня прямо на парковке. Арлен даже сходила к миссис Галлахер и попросила «водички для песика».
— Ням-ням, — сказал я. — Любая собственность — это воровство, и аллилуйя молодежи!
Никогда не забуду тот вечер в Техасе. Сперва мои няньки встретились с кучей друзей: нахальным Джойсом, безмозглой Марджи, безмозглым и сексуально озабоченным Скоттом, сексуально озабоченным зубрилой Хинтце и с Эдди Кимблом — практически психом. Реймонд вышел из машины, и все ребята высыпали нам навстречу из дома Кимбла: кто в бермудах, кто в новеньких джинсах. Мальчики несли пиво и кувшины с каким-то виноградным пойлом. Кимбл все нервничал, что ему не достанется.
— А вот это совсем другое дело! — сказал Хинтце, садясь на заднее сиденье и прихлебывая из кувшина.
— Ну?
— Да заткнись ты, Кимбл. Придет и твоя очередь. Мне надо приглядеть за этой штукой.
— Ты про собачку, что ли? — спросила Марджи.
— Нет, мисс Уродина! Я про это пойло. Его Кимбл намешал.
— Дай сюда, Хинтце!
Марджи почесала меня за ушком и взяла к себе на колени.
— Эй, Арлен! Только глянь на этого кроху. Он с вами весь день катается?
— Ага, весь день и потом всю ночь, — ответил Реймонд. Ему нравилось считать себя папочкой.
— Так не пойдет, чувак.
— А?
— Дай сюда бухло.
— А?
— Арлен, я от этой псины весь чешусь. Нельзя его где-нибудь оставить?
— Его уже оставили. С нами, — ответил Реймонд, глядя в зеркало заднего вида.
— Щас он тебе руку оттяпает, — сказал Кимбл, прикурил сигарету и безумными
опухшими глазами покосился на нас с Марджи. — Злющая псина, ей-богу, а нянька из тебя никакая. Не показывай этому трусишке «летающие тарелки», а то он обделается со страху. Поняла?— Я больше за тебя беспокоюсь, — сказала Марджи.
— Ага, давай сюда бухло, маньяк, — подхватила Арлен. Она включила радио, и все стали смеяться неизвестно над чем, накачиваясь едкой смесью из кувшина, — в салоне стояла такая духота, что с окон можно было слизывать пар. На улице было темно, верещали цикады. Гамбиты полубезумных разговоров катались по салону от стекол к сиденьям из кожзама, подростки что-то говорили, брали слова назад, щелкали пальцами в такт музыке, выплевывали сигаретный дым и краснели безо всяких причин. Потом Реймонд опустил стекло, и бесчисленные запашки стали просачиваться наружу, в деревья и освещенные дома, а голос Эдди Кокрана падал за нами на дорогу к Сидар-Хилл.
Над городом, точно светлячки, мерцали ТВ-антенны. Техасское небо выглядело безмятежным и одновременно зловещим. Люди без конца разговаривали, издаваемые ими звуки сливались со стрекотом насекомых на улице, и вместе они счастливо верещали на поросшем травой амфитеатре холма. Считается, что это самая высокая точка штата между рекой Ред и Мексиканским заливом. Высота, светлячки, цикады, всполохи пламени от зажигалок, внезапные блики света от наклоняемых бутылок, влажные глаза примерно сотни молодых людей — все это роднило вечер с каким-нибудь древним ацтекским праздником. Таким мыслям я предавался, наблюдая за целующимися и обнимающимися подростками на краю городского парка Сидар-Хилл: они смотрели в небо, их юность была в самом разгаре, и они ждали перемен, которые юность несет, но сам жест — инстинктивное желание поднять глаза к небу — был стар как мир, а священный трепет перед небом и того старей. Они сидели на траве, они мне нравились, и я бродил между кед и кроссовок в поисках чего-нибудь съестного.
Джойс рассказал Хинтце о том, как однажды видел НЛО с верхушки огромных «американских горок» в передвижном парке аттракционов Шэффера. Штука была длинной, как сигара, но точно не погодное явление и не дирижабль или вроде того. Хинтце достал из кармана кусок бастурмы и попытался скормить мне, но я оставил его нетронутым на траве. Он нахмурился.
— Да мой пес на другой конец света побежал бы за этой дрянью, — сказал он. — Эй, Реймо! Где ты раздобыл этого выпендрежника? От бастурмы нос воротит!
— Хороший пес, — ответил Реймонд. — Нью-Йоркская штучка.
— Хозяйка у него какая-то бизнес-леди, — добавила Арлен. — Смотри, а ошейник-то у него старый, у пупсика!
— Мы решили, что его хозяйка — знаменитость. Скажи, Арлен?
— По-любому. Какая-нибудь нью-йоркская знаменитость, солнечные очки вообще не снимает.
— Что ж, братишка, завидую тебе — десять баксов за такое плевое дело, — сказал Кимбл, допил остатки пойла из кувшина и поднял глаза к небу.
— Десять баксов — это ты загнул, — ответила Арлен. — Дядя Арнольд пообещал нам пятерку, если не облажаемся. — Я тем временем шнырял между их ногами и клубами табачного дыма. — Ах ты, шельмец, — проворковала Арлен, целуя меня в нос. Ветер пах дюжиной костров.
— А ты кошка, — сказал я.
Было в Арлен что-то такое, отчего в уме сразу рождались стихи, — карие глаза, должно быть, и эта нервная улыбка, словно бы говорящая, что жизнь — тяжелая штука. Арлен хотела от жизни только самого лучшего. Она погладила меня по спине, и я ощутил в ее руках какое-то легкое томление, жажду поэтических блаженств — в любви и принадлежности. Арлен взглянула на Реймонда: тот выдул четыре идеально ровных кольца и подмигнул ей (он умел подмигивать безо всяких сомнений и задних мыслей). За всем этим крылась какая-то грустная история — история девушек, которые никогда не уедут из Сидар-Хилла. Они были моей полной противоположностью. Они никогда не покинут свой городишко, и этот холодный факт стал одним из уроков, вынесенных мною из того ветреного вечера.