Взорвать «Москву»
Шрифт:
Вопросов было, как всегда, больше, чем ответов. Выполнив пару упражнений на релаксацию, которые не раз выручали в передышках между боевыми операциями, Артем уснул. Лампа под потолком продолжала светить вполнакала…
– Скажу честно: тех двух казанских бандюков мне не жаль, – так начал утренний разговор Мезенцев.
– Оба, что ли? – спросил Артем, намеренно не закончив вопрос.
– Только один, – без паузы отозвался понятливый полковник. – Второй уже очухивается. В больничке он, при следственном изоляторе, – «хвост» за ним аж из Казани тянется, менты очень заинтересовались… – Мезенцев выдвинул ящик стола, черкнул что-то карандашом, будто птичку поставил, и продолжил: – Выход у тебя один, Тарасов: передаем
– Говорил, что не мент, – заметил Артем. – А разговор у нас с тобой самый ментовский получается…
– Вот мы и на «ты» перешли! – сердечно проговорил Мезенцев. – С чего бы это, а?
– Я с боевым полковником на «вы» говорить привык, а с ментом иначе как на «ты» не полагается. Потеряю уважение к себе.
Мезенцев нахмурился, но сдержался. После минутного раздумья он сказал:
– Ладно, открываю карты: выхода у тебя два. Первый тебе известен. Второй – работать на меня.
– На ФСБ? – спросил Тарасов.
– На меня, а не на ФСБ, – внушительно сказал полковник.
Такого поворота Артем не ожидал. Он разглядывал лицо полковника, обшитую фальшивым деревом стенку за его спиной, портрет «ВВП» в скромной рамке. Не ослышался ли?..
– Я ведь недаром сказал, что на убитого бандюка и на второго – искалеченного – мне насрать, – пояснил Мезенцев. – Попутчика казанских пацанов – ну, гражданина, который с фотороботом помог, – попросим помолчать лет тридцать. Больше у ментов на тебя ничего нет. Спишут на разборку между своими. Проводница тебя плохо запомнила – или запоминать не захотела. Савельев молчать будет – наверное, и рот себе зашьет, станет собачек-кошечек пропавших со своей «Армадой» разыскивать да адюльтеры на видео снимать; словом, займется своими прямыми обязанностями. Больше на тебя ничего нет: ты чисто сработал, молодец… Времени на размышления не даю: говори сразу – да или нет?
– Да, – глухо ответил Артем. – Как там сказано у классика? «Черт с вами, банкуйте!»
Глава пятая
Перед грозой
Die Strasse frei Den braunen Bataillonen,
Die Strasse frei Dem Sturmabteilungsmann!
Es schau’n aufs Hakenkreuz Voll Hoffnung
schon Millionen
Der Tag f"ur Freiheit Und f"ur Brot bricht an.
12
Убрались из вагона российские таможенники с каменным выражением лиц, унося в потайных кармашках скромную дань от киевских мешочников с полным грузом московского трикотажа.
Хорунжего Бузько задержала родная украинская таможня. Не то чтобы задержала, но крови попила изрядно. Нежными материнскими руками взяла за горло, слегка сдавила, заглядывая в меркнущие глаза пустыми свинцовыми зенками.
Ожидание неприятностей, которое появилось у Бузько еще на вокзале в Белокаменной, крепло. Он выглядел совершенно спокойным, но сердце его бешено стучало. Угадать в нем диверсанта, пустившего ко дну «Золотую луну», мог только тот, кто имеет реальную информацию. Хорунжий излишне не светился, но все же пенсионер-оружейник мог вломить покупателя ментам по полной программе. Тем более, чеченец… ФСБ будет искать горбоносых, говорящих с акцентом диверсантов – это на первых порах. Не сидит ли сейчас
Хамид на железном стуле, прикрученный к ножкам и спинке железной проволокой, не стоит ли над ним сейчас свинцовомордый палач с резиновой дубинкой в волосатом кулаке?Но на вокзале было суетливо-спокойно. Даже когда поезд тронулся, хорунжий не мог расслабить сведенные судорогой плечи. Опасность миновала? Теперь вот таможня – еще одно место, где на тебя могут нацепить наручники. Вот, кстати, и рожа у родного таможенника нехорошая – круглая, масленая, с маленькими глазками. Попытка говорить по-украински провалилась: таможенник упорно отвечал на суржике и не желал признавать в Бузько законного представителя «титульной нации».
«Здесь один, двое шмонают соседнее купе, – размышлял Бузько. – С мордастым справлюсь – и в коридор, в тамбур, в глухую ночь…» Носится проводница по проходу, любопытно зыркает на пассажиров и таможенников.
Едва заглянув в его паспорт, хорунжего попросили пройти в купе проводников и подвергли форменному допросу:
– Это ваш паспорт?
– Разумеется.
– Вы как-то не похожи на фотографию… Так, говорите, ничего незадекларированного нет?
– Ничего…
Рожа таможенника изобразила административную суровость и пошла складками, в которых окончательно спрятались его поросячьи глазки.
– Это весь ваш багаж?
– Как видите.
Страж пограничья переворошил носки-футболки-шампунь-зубную щетку и сделал ручкой:
– Возвращайтесь в купе.
«Добро пожаловать на родину», – сказал себе хорунжий, выбираясь из загроможденного картонными ящиками купе проводников. Судя по ядреному запаху, в них были контрабандные российские сигареты.
В коридорчике теснилось покорное вьетнамское семейство, которое тоже ждал личный досмотр с пристрастием…
В Киеве хорунжего Бузько встретил Кульчицкий. Он выглядел нервным и озабоченным. Провидныка интересовали подробности. Расположившись за угловым столиком в кафе на Андреевском спуске, они беседовали полтора часа. «Новая политика». «Новый президент». «Марионетки Кремля». «Новый этап борьбы». Эти фразы не сходили у Кульчицкого с языка.
– Вы хорошо поработали, хорунжий! – заключил он, подзывая официанта. – Ваш бесценный опыт понадобится нам в ближайшем будущем. Я доложу о вашем героизме нашим западным покровителям. Думаю, вы будете отмечены… Кстати, я полагаю, вы сможете возглавить следующие учения патриотов, которые пройдут на Волыни. Ваше участие будет хорошо оплачено! Всего доброго. Слава Украине!
– Героям слава! – отозвался Бузько, пожимая руку провидныку.
До львовского поезда оставалось время, и хорунжий решил побродить по Киеву. Скоро другие фразы взовьются над правительственными зданиями, другие песни зазвучат на улицах. И зашагают по Крещатику штурмовые колонны, осененные черно-красными знаменами ОУН. Душа хорунжего пела от предвкушения счастья.
– Эй, дружбан, закурить у тебя не найдется? – сунулся к Бузько небритый тип в засаленной кепке.
– Да пошел ты, – зло ответил по-русски хорунжий Бузько.
«И приснится же такое…»
Артем покряхтел, но глаза открывать не стал: сон еще крепко держал его в своей паутинистой глубине.
«Пить надо с вечера меньше… и курить… Снится черт знает что…»
Он провел ладонью по жесткой, припахивающей хлоркой простыне, повертел головой и окончательно проснулся.
За приспущенными жалюзи светило яркое солнце. Гудел прогреваемый мотор автомобиля. Слитно протопали тяжелые ботинки. «На месте! Стой!» – прозвучала команда. Кого-то окликнули. Хрипло пролаяла овчарка.
В чистенькой узкой комнате – койка да тумбочка – Артем был один. Босиком он подошел к двери. Ручка подалась без усилия.
Тарасов выглянул в коридор. Коричневый линолеум. Приоткрытое пластиковое окно в конце. Сквозняком веет. Доносится табачный дух.
Можно выйти на свет, и никто не наденет на тебя наручники…