Взрослея с детьми

Так мы шли по саду, я писала в телефон мысли, дети бегали вокруг, и вскоре мы пришли на детскую площадку. Боря предложил поиграть в прятки, я согласилась. Прятаться и искать в темноте было вдвойне интереснее, в животе приятно щекотало от этой таинственности. Хотя иногда становилось страшно, что какой-нибудь маньяк уже мог утащить ребенка, пока я тут пытаюсь найти его за каким-нибудь деревом. Но мысли имеют свойство притягивать события, поэтому я гнала их от себя.

Скоро я почувствовала, что немного озябла, и попросила детей закончить игру и пойти домой. Так мы и сделали. В душе остались самые приятные ощущения от этого вечера и мысль о том, как иногда совсем немного надо, чтобы почувствовать радость от жизни.

Первый день в школе.

4 сентября 2018

Сегодня прошел первый Верин день в школе.

Я переживала, понравится ли ей там. После работы ждала детей дома, так как их сегодня забирал Алексей. И вот в дверь постучали, я открыла, смотрю, вроде настроение у Веры хорошее. А Боря хнычет, что Вера, выходя из машины, отдавила ему ногу.

Все разделись, сели смотреть мультик, Вера начинает разбирать рюкзак, и я спрашиваю:

– Ну как день прошел? Как было в школе?

– Хорошо, – отвечает Вера, но по интонации слышу, что она довольна. – Только трудно. Еще нам сказали принести карандаши. И когда, мама, ты купишь мне линейку?

Я, почувствовав облегчение, что в школе Вере понравилось, пообещала, что обязательно куплю линейку. Больше Вера ничего мне не рассказала, а я не стала приставать с расспросами, решив, что если захочет – сама расскажет.

Потом она достала из рюкзака рисунок – во весь лист лицо клоуна. Вера объяснила, что это их классная руководительница учила на уроке рисования.

На бумаге были видны подтертые линии, обозначающие пропорции, но само выражение лица клоуна меня заворожило. Он смотрел куда-то в сторону, и столько восхищения было в его глазах, такой открытый и живой взгляд, что я не могла оторваться.

Я вообще очень люблю портреты. Люблю долго смотреть на лица, и в какой-то момент у меня возникает ощущение, что портрет начинает делиться со мной своими эмоциями, чувствами, тайнами, своей жизнью. Он становится близок мне, и от этой близости я наполняюсь чем-то таким драгоценным, о чем не хочется говорить, а хочется нести это в себе, ведь оно такое красивое, хрупкое, нежное и очень ранимое, наполненное солнечным светом, переливающееся всеми оттенками радуги. Именно такие чувства я испытала, глядя на этого клоуна.

Я долго смотрела на этот рисунок, говорила Вере, какой он замечательный, а потом повесила его на кухне. Боря, увидев это, решил повесить у себя над столом два своих рисунка.

В душе я еще раз порадовалась, что все-таки отдала Веру в школу, несмотря на рекомендации воспитательниц подержать ее еще год в садике. Я решила, что в садике она не научится ничему новому, а школа даст ей стимул и возможность развиваться. И я видела, с какой гордостью утром Вера шла в школу со своим портфелем, встречая по пути бывших одногруппников из садика.

Не хочу и не буду

Каскад «не хочу».

5 сентября 2018

Утром я, собравшись сама, говорю детям выключить мультик и начать собираться. Вера валяется на диване, видно, что ей не хочется вставать, на мои просьбы она вяло-тянучим голосом отвечает: «Ну, щас». Я, удивленная таким ее поведением (ведь вчера вечером было все хорошо и спокойно), задаю вопрос спокойным уверенным голосом без претензии: «Вера, ты будешь капризничать или в школу собираться?» На это она улыбнулась, к моему удивлению, спокойно встала и пошла одеваться.

Дети идут одеваться, но, как обычно, отвлекаются и начинают играть друг с другом. Меня это начинает раздражать. Успокаиваю себя: «Я выбираю, раздражаться мне или нет. Если я заведусь, ни к чему хорошему это не приведет». Это мне помогает сосредоточиться на своих сборах. Уже полностью одетая стою в прихожей и говорю детям, что готова идти.

Они спохватываются, быстро надевают все, что еще не успели, и мы выходим. На улице Боря говорит:

– Мама, я хочу быстрее в садик – покушать.

– Да, хорошо, сынок, я понимаю.

– Но я уже хочу быть в садике, чтобы покушать, – продолжает Боря.

Я, чувствуя, что для него это отличный повод закатить истерику, отвечаю:

– Да, Боря, я тебя понимаю. Что делать будешь?

– Не знаю.

– И я не знаю, но мы уже идем в садик и скоро придем.

По пути проходим мимо другого садика, в который ходили однажды летом. Боря, увидев здание, спрашивает:

– А мы будем ходить еще в этот садик?

– Возможно.

– Я не хочу ходить в этот садик, он мне не нравится, я никогда не буду в него ходить.

Я, удивляясь в душе этому каскаду его «не хочу» на ровном месте, спокойно отвечаю: «Хорошо, Боря», – и думаю дальше о своем. Уже на подходе к садику сын вспоминает, что не взял ластик, который я ему подарила утром. Я сочувствую ему и говорю, что зато он взял с собой раскраски и фломастеры. И вижу, что настроение его не ухудшилось от своей забывчивости.

Он радостно бежит к воротам своего садика, залезает на калитку и набирает код. Довольный собой, открывает дверь: еще бы, ведь теперь только он ходит в садик и теперь только его привилегия – набирать код на калитке, и не надо делить ее с Верой.

Мы подходим к двери, и тут Вера заявляет:

– А дождика-то не было. Зря ты, Боря, зонтик взял.

Я вижу, как от этих слов Боря сразу сник, и влезаю в разговор:

– Вер, зачем ты это сказала? Ведь ты знаешь, что Боре неприятно слышать эти слова? Зачем ты хочешь его расстроить?

Этого хватило, чтобы поддержать Борю и смутить Веру. После чего Боря спокойно поднимается в группу и раздевается, а дальше я отвожу Веру в школу.

Но, несмотря на положительный исход сегодняшних проводов в садик и в школу, чувствую, что внутри меня все горит. Ведь я снова проснулась в 5 утра и не смогла больше заснуть, снова во мне кипит злость на коллегу по работе. Возможно, из-за этих переживаний у меня бессонница. От этого я очень плохо себя чувствую, и раздражение, накладываясь на плохое самочувствие, как обычно, вводит меня в ощущение полной безнадежности и бессмысленности жизни. И дети тут ни при чем, они только громоотводы. И очень хорошо, что утром я отвела их и не сорвалась.

По пути в метро накрывают мысли, которые я выписываю в телефон: «Бесит, бесит, бесит все! Устала! Надоело. Все виноваты и надоели: дети, работа, я. Ненавижу это все, как оно достало».

Побарахтавшись в этих мыслях бешенства и раздражения, выписав их в телефонные заметки, там же, в заметках, я начинаю внутренний диалог:

«– Что случилось? Из-за чего я злюсь? Из-за чего бешусь? Что, моя девочка? Что, моя милая? Устала?

– Очень! Надоело все, не могу больше, не могу.

– Отдохни, любимая. Отдохни, хорошая. Не получилось вовремя собраться, не получилось выспаться, не получилось не опоздать на работу? Ты имеешь на это право. Имеешь право опаздывать, не высыпаться, не успевать. Имеешь право уставать, плохо себя чувствовать, злиться, беситься. Это твое право, это ты и ты человек, не Бог.