Взрыв

И у него вдруг слезы выступили на глазах.

Он обернулся к ребятам и пристально, с надеждой, будто они могли ответить ему, стал вглядываться в их лица.

Они опускали головы, отворачивались. Им трудно было глядеть на него. Они еще никогда не видели, как открыто, не прячась, плачет взрослый человек. Плачет Рыжов — дубоватый и смешной дядька, над которым всегда хихикали и уважали за одно — за сыщицкий талант.

Рыжов утерся платком. Долго его разглядывал, потом тяжело опустился на стул.

И Серега первый раз увидел, какой он неуверенный, нелепый и некрасивый. И одинокий человек.

И в эти холодные, полуголодные годы он в первый раз пронзительно пожалел не себя, а другого человека. И пришло неожиданное и страшное понимание того, что Рыжов уже другой, не прежний человек, потому что из его узкой жизни вынут стержень, отобрано то, что давало ему уважение к себе, уверенность.

Рыжов вдруг вскочил.

— Погодите... погодите, — бормотал он, — может, еще ничего, может, еще все в. порядке.

Он забегал по спальне торопливо и неуверенно, как слепой. Он шарил за печкой, тыкался в углы, заглядывал под тумбочки. Нашел забытый Серегой, заброшенный сапожный нож, сделанный из ножовочного полотна, ужасно обрадовался, схватил его дрожащими руками. И снова забегал по спальне.

Но больше Рыжов не нашел НИЧЕГО.

Всем было неловко и жалко смотреть на него. Все двадцать пять, они страстно желали ему удачи. Серега видел, как некоторые показывали ему глазами, где искать, но Рыжов не понимал.

Внезапно он остановился с опущенной низко головой, с висящими бессильно вдоль тела руками.

— Нет. Не могу, — проговорил он. — Не могу. Все.

Он долго разглядывал их, притихших, по очереди, всех. Потом вышел.

Больше они его никогда не видели. Он уволился и куда-то уехал.

ГЛАВА XI

Дней в конце месяца Балашов отчаянно не любил и даже, пожалуй, боялся. Он с удовольствием согласился бы отработать несколько лишних смен, только бы не заниматься склочной работой тех дней.

Вообще-то возня с любыми бумажками нагоняла на него зевотную тоску, а тут еще дело касалось денег.

И не каких-нибудь абстрактных денег, которых и в глаза не увидишь, — в расчетах за транспорт, например, или в процентовках на выполненный объем работ, а денег живых, тех, что люди получают два раза в месяц в окошечках касс.

В общем, речь идет о многотрудном, кропотливом, чреватом самыми неожиданными обидами и скандалами деле — составлении нарядов. Или закрытии нарядов — как будет угодно.

Суть дела от этого не меняется.

И сколько ни откладывай, все равно наступит момент, когда придется обложиться справочниками, ценниками, техническими условиями и прочее, прочее. А обложившись, считать, сколько заработала бригада да сколько у кого сверхурочных часов, да сколько... много чего считать. Но это, в общем-то, полбеды, это элементарная арифметика. Делов-то! На «Соколе» тыр-тыр — покрутил ручкой, и готово. А вся загвоздка в том, чтобы точно выяснить, за что платить бригаде, то есть сколько и чего она, бригада, наработала.

И вот тут начинается.

Работали в разных местах. Одно закончили; другое еще нет; третье только начали; четвертое переделывали; пятое сгружали, перегружали, таскали, перетаскивали; шестое монтировали; налаживали седьмое. И так до бесконечности.

Причем во всем этом столько нюансов, сторон всяческих и граней, что черт ногу сломит.

За одно и то же можно и столько-то заплатить, а можно и в два раза больше — надо знать, как работа выполнялась: вручную, при помощи простых механизмов или сложных. Допустим, известно, какие механизмы работают. Но они ведь (и чем сложнее, тем чаще) имеют склонность ломаться. А сколько наработали вручную? Какой объем? Скажем, копает экскаватор — все понятно, считай себе кубики вынутого грунта, но вот траншею пересекает высоковольтный кабель, или телефон, или газовая труба, или водопровод, или... черт в ступе! В зоне подземных сооружений экскаватору работать запрещено. Пять метров с одной стороны, пять с другой — зона.

Извольте лопатой.

А если траншея глубиной четыре метра, ширины соответственной, а грунт — плотная глина, почти камень? Дела на неделю. Это значит, весь план кувырком полетит, если соблюдать правила буковка в буковку.

Вот и стоит прораб у траншеи и трясется, что сейчас вот кабель рванут или газ, а экскаватор в это время осторожненько, но все же копает.

Хорошо, если кабель уже отыскали и вешку над ним воткнули, а если нет? Тогда все в руках машиниста экскаватора — бывают такие артисты: нитку заденут и чувствуют.

А бывают...

Когда рвется шестикиловольтный кабель, раздается взрыв, будто хороший снаряд бабахнул, а место разрыва оплавляется. Если грунт песчаный, на том месте корка стекла образуется.

А если вместо кабеля водопровод, то, естественно, фонтан вроде петергофского и наводнение местного значения. И начинаются протоколы, комиссии и очень приличный штраф прорабу. Из собственного кармана.

Но допустим, все обошлось, в большинстве случаев, конечно, бывает так. Кабель или еще что откопали, экскаватор выбрал все, что можно, малость и лопатами ему помогли.

Спрашивается: как платить бригаде? Имеется полное право, формально, без липы, заплатить за ручной, очень дорогой, труд в зоне подземного сооружения, где экскаватору работать не положено. Но с другой стороны, рискуя собственной шкурой и карманом, прораб разрешил копать экскаватором, избавил рабочих от тяжелого труда. Но избавил-то он не бескорыстно, он план хотел выполнить. А денежки за это предусмотрены из расчета ручного труда, и рабочие это знают, и если ты их не заплатил, значит, жила.

Вот что такое закрытие нарядов. Да и разве только это?! Боже мой, разве только это?!

Самые неожиданные проблемы всплывают в эти суматошные дни, и никогда не бывает, чтоб довольны были все.

Но вот наконец наряды закрыты, выведен средний дневной заработок, и тут выясняется, что в какой-то бригаде этот средний больше.

— Конечно! — разорялась Зинка. — Конечно, там же ж все сплошь красные ударники, а мы кто? Мы гопники! Они там вкалывают, просто пупы развязавши на работе, а мы что? Мы же ж загораем!