Взрыв

— Правильно, — подтвердил он. — Характер у тебя собачий.

— Вот видишь, — продолжала она. — Так что нового для меня тут нет. Другое меня удивляет — что ты в ней нашел? Худющая, злая, никогда не засмеется. А ты на совещаниях глаз с нее не сводишь, чуть ли не рот на нее раскрываешь, весь выставляешься в ее сторону.

Он предложил сумрачно:

— Ладно, оставим этот глупый разговор.

— Нет, зачем оставлять? Раз начали, так давай закончим. Теперь второе — Алешка Синев. Он вокруг нее, как колесо вокруг оси. И она вроде не против — вместе в кино ходят, в городе встречаются, до подъемника он ее провожает, как вот ты сегодня надумал. По всей видимости — серьезно закручено. Так что, Паша дорогой, вряд ли тебе у нее посветит, хоть и слава о тебе такая идет, что ты герой. Это я, дура, на славу твою польстилась, а она не поддастся — умнее.

Он сказал, уязвленный:

— У тебя не спрошу, в кого мне влюбляться.

— И напрасно, — заметила она. — Я бы совет неплохой дала. Что, разве я не точно обрисовала?

— Ну, точно, — ответил он нехотя. — А что из этого?

Он сердито отвернулся. Полина внимательно глядела на него. Понизив голос, она сказала:

— Вижу — по серьезному влюбился. Врезался, как оглобля в окошко. Правильно выходит — любовь зла, полюбишь и козла.

Он гневно крикнул:

— Хватит! Я пришел к тебе не для того, чтобы ты у меня в душе иголкой ковырялась. Еще одно такое слово скажешь, сейчас же уйду!

Она протянула руку.

— Сиди, Павел. Не хочешь об этом, не будем. О другом побеседуем — много у нас накопилось для разговора. Ты, наверно, не помнишь, что сегодня ровно месяц, как ты в эту комнату не заглядывал? То я в вечерней смене, то ты на совещаниях, заседаниях и учебах — отговорки находились.

Он покосился на нее с угрюмой насмешкой.

— А ты дни считала, которые проходили без встреч?

— Считала, конечно. Я ведь не такая бездушная, как ты. Если люблю, так люблю. Сперва ничего не понимала, а потом сообразила, что к чему. Сердцу не прикажешь, для кого оно должно гореть, а мне, конечно, было обидно. Если хочешь знать, так не раз и поплакала от такой твоей неверности. А потом решила, что не стоишь ты, чтобы из-за тебя слезы лились.

Он осведомился равнодушно:

— Утешилась уже? Нового дружка нашла?

Она ответила дерзко:

— Понадобится, найду. У тебя тоже разрешения не затребую, в кого влюбиться. Думаешь, на тебе одном свет клином сходится? Имеются и получше тебя.

Он пожал плечами. От гнева она, красивая, стала еще красивей. Она видела, что он любуется ею. Она закончила с задором:

— Говорила же я тебе, что ты для серьезных отношений не годишься. Вывод отсюда я сделала.

— Интересно все же, какой?

— А такой. Вашего брата только свистни — полк примчится. Вот хочешь хоть на пари — твоего же приятеля Комосова опутаю.

— Он же лысый.

— Лысый, да надежный. За таким проживешь как за каменной стеной. Дело не в лысине, она не от годов, а от раздумья. Муж умный, добрый и ласковый, за чужими юбками не уносится — чего лучше?

— Бери Комосова, не возражаю. За многие его грехи в части расчетов полагается ему серьезное наказание. Хочешь, я вас сосватаю?

— А мой взгляд сам сосватает, без твоих слов, — уверенно возразила Полина. — Только взгляну, как надо — готово. Одно спасает Комосова — не нравится он мне. Знаю, что хорошо будет с ним, а не могу без души. Нет, если по-серьезному, так кроме тебя, Павел, мне лишь один человек нравится у нас на шахте.

Он вопросительно посмотрел на нее. Она сказала спокойно:

— Мациевич.

Камушкин с удивлением поставил стакан на стол. Полина наслаждалась выражением его лица. Камушкин знал, что Полина, что-либо задумав, не признает препятствий и ничего не страшится, но ее слова о Мациевиче показались ему бахвальством. Он сказал недовольно:

— Ври, но в меру. Глупости это — о Мациевиче.

Она настаивала:

— Вовсе не глупости. Такой же человек, как все вы. Сколько раз замечала — он в президиуме, я в заднем ряду, все на меня поглядывает. Перед тем, как я на мое горюшко с тобой закрутила, он меня в театр приглашал. Да, да, в театр, не как ты — кроме кино ничего не признаешь.

— Почему до сих пор об этом не говорила? — недоверчиво спросил Камушкин.

— А зачем было говорить? Ревность понапрасну возбуждать? Ты ведь бешеный — сам не знаешь, что в иную минуту выкинешь. А теперь, после нашего окончательного объяснения, можно и не скрываться.

— Невероятно! — бормотал он, качая головой. — Мациевич тебя приглашал!

— Ну, прямо — невероятно! — воскликнула она с досадой. — Почему невероятно? Он, во-первых, холостой — надо же ему когда-нибудь жениться.

— Жениться ему, конечно, надо. Только ты ему не пара, Полина.

— Это как сказать. Диплома у меня, конечно, нет — простой контролер ОТК. Зато сердце есть. Да, да, не ухмыляйся, имеется. Даже от такого плохого, как ты, сама не ушла бы. Если я по-серьезному полюблю, так на всю жизнь, все снесу для друга — напасти, болезни, неудачи. Ходить за мужем буду, как за ребенком, угадывать, чего ему надо. Один ты у меня этого не видишь, а другие соображают.

— Да я не спорю, — примирительно сказал он. — Знаю, что ты хороший человек.

Полина быстро вспыхивала и быстро остывала. Она возвратилась к старой теме:

— Так, все же, что у тебя с твоей новой кралей? Провожал ты ее, но что-то скоро вернулся. Не вышел разговор?

Он знал, что легко она не отвяжется. И перед ней ему не хотелось ни хитрить, ни скрываться. Он невесело пошутил:

— Вышел, только боком. Сама же ты все подробно описала — и что Алешка Синев дорогу перебежал, и что умная она, на внешность не поддается. Все получилось точно по твоей описи.

— Тогда отставать от нее надо, — заметила Полина. — Не позориться.

Он ответил с горечью:

— Точь в точь и она так говорила. Предложила отстать. Для убедительности обругала и поиздевалась.

Полина вспыхнула снова. Глаза ее грозно заблестели. Она крикнула с возмущением:

— А какого черта ей еще надо? Слепая она, что ли? Тебя и Алешку рядом поставить — орел и воробей! Кто на шахте этого не знает!

Он ответил с усмешкой:

— Она, видимо, не знает. Может, возьмешь, ради того, что теперь мы с тобой только друзья, на себя этот труд — разъяснить ей, насколько я лучше, чем Синев? Поделишься своим опытом обхождения со мной. Интересно, что бы она тебе на это ответила?

Полина с негодованием отрубила:

— Не вижу ничего интересного. И говорить с ней не собираюсь. А вот, чем я тебе пригрозила — морду ей при встрече начистить — это нужно бы.

— Зачем? — спросил Камушкин серьезно. — И за что?

— Найдется — за что и зачем!

— Ты собиралась скандал устроить потому, что думала, будто она меня от тебя отбивает. Теперь ты сама видишь, что она не отбивает, а отталкивает меня. Почему же ей такое жестокое наказание?

— Говорю тебе — есть причины. Чтоб разула глаза и видела людей, каковы они есть.