Взять живым!
Шрифт:
— Поеду домой, помогу матери. Она много страдала во время войны. Ну, а потом, наверное, женюсь! Буду жить-поживать, детей наживать!
Девятого мая Ромашкин сидел за огромным дубовым столом в комнате подполковника Колокольцева. Вокруг стола — дюжина стульев с резными высокими спинками. В углу спокойно тикали высокие, как шкаф, часы. На стенах висели картины в золоченых рамах.
Виктор Ильич Колокольцев очень хорошо вписывался в эту богатую старинную комнату. Он чувствовал себя свободно, будто не жил несколько лет в сырых блиндажах, движения его были неторопливыми, изящными.
Ромашкин теперь был начальником разведки.
Став помощником начальника штаба по разведке, Ромашкин целыми днями работал рядом с Колокольцевым. Война кончилась, а бумаг в штабе не убавилось — отчеты о наличии людей, боеприпасов, ответы на бесчисленные запросы, заявки на продовольствие, организация караулов, внутреннего порядка, занятий, отдыха — все это, когда нет боев, оказалось, требует точного оформления приказами, инструкциями, графиками, расписаниями. Колокольцев учил Ромашкина сложной штабной премудрости, между ними сохранялась и крепла прежняя взаимная симпатия.
Сегодня Колокольцев пригласил Ромашкина в эту богатую комнату не случайно. Ему хотелось именно здесь осуществить то, что он задумал. Подтянутый и торжественный, он встал напротив Ромашкина и со значением произнес:
— Я намереваюсь, Василий Петрович, сделать вам небольшой презент. Я знал, вам нравилось мое пристрастие к русскому чаепитию. Так вот, примите, пожалуйста, и вспоминайте меня, старика, когда будете чаевничать…
Он раскрыл футляр, обтянутый синей матовой тканью, и перед Ромашкиным тускло блеснул отделанный бирюзовой эмалью подстаканник, рядом с ним в специальном углублении лежала чайная ложка с таким же узором на ручке, как и на подстаканнике.
Василий был растроган вниманием и подарком.
— Спасибо, Виктор Ильич, всю жизнь буду пить чай и вас помнить! — с чувством сказал он.
— Вот и славно. Сейчас мы его обновим. Серегин! — позвал начальник штаба и, когда ординарец вошел, спросил: — Как самовар?
— Готов, товарищ подполковник.
— Подавай.
Они сели на тяжелые резные стулья и стали пить чай, густой и прозрачный, ароматный и умиротворяющий.
— Я размышлял о вашем будущем, Василий Петрович, — задумчиво сказал Колокольцев. — Мне кажется, вам следует остаться в кадрах. Вы отличный боевой офицер. Я вспоминаю, каким вы пришли в полк — молоденьким, порывистым. Наверное, о подвигах мечтали?
— Еще как! — подтвердил Ромашкин.
— Теперь вы прошли великолепную боевую школу. Мне кажется, кроме личного опыта вы многому научились у Кирилла Алексеевича Караваева. К примеру, командирской твердости, стойкости, вниманию к людям. А у Андрея Даниловича Гарбуза — партийной мудрости и принципиальности. У друга вашего Куржакова — злости и ненависти к врагу. У Казакова, Жени Початкина и многих других — бесстрашию.
Ромашкин ждал, что скажет Колокольцев о себе. Но подполковник замолк, и Василий подумал: «А у вас я учился не только штабной культуре, но и патриотизму, любви к Родине без громких слов».
— Вам обязательно следует подготовиться и сдать экзамены в академию, вы… — Колокольцев не успел договорить, за окном, а потом по всем прилегающим улицам и вдали началась беспорядочная, все нарастающая стрельба.
— Что такое? — удивился Колокольцев.
Ромашкин на всякий случай
вынул пистолет. «Уж не придумали ли фашисты какую-нибудь вылазку?»На крыльце офицеров встретил сияющий ординарец. Он кричал во все горло:
— Все! Мир! Конец войне! Сейчас по радио объявили — сегодня, девятого мая, день полной победы.
Ромашкину очень захотелось быть в эти минуты со своими разведчиками. Он попросил:
— Позвольте, Виктор Ильич, пойти к моим ребятам?
— Идите, голубчик, и оставайтесь, сколько посчитаете нужным.
Разведчики стреляли из автоматов в небо, пускали ракеты, кричали, потрясали над головой руками. Ромашкин тоже стал стрелять вверх из пистолета и самозабвенно что-то кричал вместе со всеми. Когда радость немного улеглась, предложил:
— Идемте, братцы, гулять по Берлину!
— Сводите нас в рейхсканцелярию, надо посмотреть, где Гитлер сидел и куда мы чуть-чуть не забрались! — весело сказал Саша.
— Ну, ты не привирай, нам в помещение запрещено было проникать, мы только сбоку припека могли фюрера прихватить, — поправил Ромашкин. — И вообще, ребята, мой совет — будете рассказывать о своих похождениях, говорите честно, как было, правда всегда лучше любого вранья. Вранье как немецкий эрзац-хлеб: с виду на хлеб похож, а по сути своей — опилки, отруби!
У всех дверей рейхсканцелярии уже была выставлена охрана.
— Не ведено никого пускать, — сказал солдат, прохаживаясь перед дверью. Он отличался от разведчиков новенькой формой, был начищен, наглажен, сапоги блестели.
— Ты откуда такой бравый будешь? — полюбопытствовал Саша, разглядывая солдата.
— Мы комендатура. Подчиняемся только коменданту Берлина генералу Берзарину, — гордо сказал он.
— О! Так генерал Берзарин одно время нашей армией командовал! — обрадовался Саша.
— Вот иди к нему, может, по знакомству разрешит тебя допустить, — весело посоветовал часовой.
Разведчики пошли вдоль здания. Просить разрешения они, конечно, не собирались, надеясь найти какой-нибудь пролом в стене или окно с высаженной решеткой. Под ногами хрустели битое стекло, штукатурка.
Прилегающий к зданию двор был завален ветвями деревьев, срезанными снарядами, изрыт воронками. Летали какие-то наполовину обгоревшие бумаги, у ограды торчали из земли короткие головешки.
Возле двери, которая была видна из дома, где недавно сидела группа Ромашкина, стоял другой солдат — такой же начищенный, в новом обмундировании. Завидев приближающихся бойцов, он взял метлу и стал подметать площадку у двери. Василий удивился: чего это он? Но, подойдя ближе, понял — ему приятно показать, какой мусор он выметает: под метлой позвякивали, переливаясь серебристым блеском и черным лаком, немецкие награды — Железные кресты. Видно, высыпались из ящиков, которые валялись недалеко от входа.
— Послушай, друг, — обратился Ромашкин к солдату, все еще разглядывая кресты на земле. — Мы — разведчики, были здесь, когда фашисты занимали эти бункера. Нам бы хотелось посмотреть, что там к чему; мы ничего брать не будем, только посмотрим.
— Ну, ежели в таких смыслах, то пожалуйста, товарищ капитан, дозволяю! — ответил боец, а Ромашкин тут же узнал его.
— Бирюков?! Живой!..
— Как видите, целый!
— Ну, здравствуй!
— Здравия желаю, товарищ капитан!
— Ребята, это мой боец, мы с ним под Москвой стояли! — пояснил Василий своим разведчикам.