XVII. Мечом и словом Божьим!

Миледи передернуло, когда я в очередной раз произнес ее имя. В остальном же она не удивилась, видно, и не ожидая от меня ничего иного.

— Ваша милость, — обратился ко мне Люка, — что делать-то будем? Графа здесь нет, и теперь он вряд ли объявится.

Он был прав. Рошфор сменит локацию так же легко, как делал подобное до этого. Граф знает Париж даже лучше, чем я. И ему не составит труда спрятаться до нужного момента в очередном логове. И вовсе не факт, что мои пацаны отыщут его повторно.

Служанка-испанка закашлялась, и тут же испуганно зажала себе рот ладонью. Я перевел взгляд на нее… лет пятидесяти, с гордым профилем и прямой спиной, вполне хороша собой, несмотря на возраст. И, если подумать, она была все последнее время при ребенке, а значит, и при графине Карлайл. Если ее разговорить должным образом, она может стать не менее ценным свидетелем, чем сама Люси. Отличная идея!

— Вы двое берете ее светлость графиню, — приказал я Люку и Бенезиту, — и везете ее в Бастилию. Пусть определят в одиночную камеру. А вас, господа, — теперь я обратился к Мерентрину и д’Артаньяну, — я попрошу доставить эту испанскую даму и щенка… хм… ребенка ко мне в дом.

Миледи зашипела. Реально, как разъяренная кошка… нет, куда там, словно рысь или пантера. В ее руке неведомым образом оказался стилет, и Люси тут же атаковала меня, нисколько не стесняясь окружающих. Признаться, я не ожидал подобного и слегка растерялся.

Клинок вспорол мне камзол на груди в области сердца и рассек мышцу. Еще бы чуть-чуть, и мой земной путь прервался бы на самом взлете.

Надо признать, остальные тоже проворонили нападение, и лишь когда на пол упали первые капли крови, Люка опомнился и коротким ударом в челюсть отправил леди Карлайл видеть долгие сны. Отличный удар, жаль, слегка запоздалый.

Испанка вскрикнула от испуга, ребенок громко и зло заплакал.

Я потряс головой, приходя в себя. Вроде жив, и на том спасибо. А рана — ерунда!

— Делать то, что я сказал! — напомнил я о приказе. И через несколько минут мы покинули этот недружелюбный дом, оставив двери нараспашку.

Левый и Правый отправились в Бастилию, транспортируя в первой попавшейся наемной карете, конечно, бренда «Перпонше и Ко», бесчувственную миледи. Мы же, остановив второй экипаж и погрузив туда служанку и мальчика, направились в сторону моего дома. Наш выезд получился не совсем безрезультатным, кое-какими трофеями мы все же сумели разжиться, и на том спасибо. В последние дни судьба не шибко баловала меня. Так что я рад был всякой мелочи, а тем более потенциальному свидетелю всех дел миледи и Рошфора. Вот только оставалось найти кого-то, кто говорил бы по-испански. Сам я знал лишь несколько самых ходовых фраз на этом языке: «Вина, да побольше!», «Как тебя зовут, красотка!» и «Кабальеро, вы мерзавец! Не выйдете ли со мной во двор подышать свежим воздухом?!»

Д’Артаньян был рад, что в очередной раз сумел побаловаться с порохом. Мне казалось, что он и лейтенантский плащ променял бы, не задумываясь, на возможность регулярно устраивать масштабные разрушения посредством направленного взрыва. Жаль, сейчас не шло никакой глобальной войны, хотя Испания уже точила когти на французские территории, но до дела пока не дошло, и применить подрывной талант у него было мало возможностей. Но гасконец не отчаивался, и верил, что судьба еще преподнесет ему шансы проявить себя в этом деле.

В дороге испанка молчала, притих и мальчик, тараща глаза на все вокруг. В принципе, пацан не виноват, что ему досталась такая мать. Родителей не выбирают. Я и сам-то был поганым отцом, если уж на чистоту… и не собирался меняться. Понимая, что передо мной плод моих чресел, я не испытывал к щенку никаких эмоций, кроме неприязни, вероятно, перенося на него отношение к его матери. И ничего поделать с этим не мог.

Прибыв на место, я приказал запереть мальчика в одной из комнат дома, накормить, напоить и обеспечить за ним временный присмотр, пока мы заняты его нянькой. Шанса сбежать пацану я не дам. Впрочем, он еще слишком мал для столь самостоятельных решений.

Один из моих слуг, имени которого я не знал, а помнил лишь, что отдавал его на временное обучение лекарю, умело зашил мне рану прочными нитями, предварительно сполоснув все крепким самогоном, возможно, гасконского происхождения. Я кривился, но терпел. Все лучше, чем лежать, глядя стеклянными глазами в бревенчатый потолок — а миледи едва не достигла этой цели.

Боль от раны и общее плохое настроение сделали свое дело. Я был зол, как черт. И таким явился в комнату для допроса.

Со служанкой предстоял серьезный разговор. Неожиданно д’Артаньян предложил свои услуги, заявив, что неплохо владеет испанским, которому обучила его мать еще в детском возрасте. Поэтому я решил использовать его в качестве переводчика, а Мерентрин должен был стоять и сверкать глазами, визуализируя угрозу.

Впрочем, донна и так была напугана, дальше некуда. Она постоянно крестилась и молилась всем известным ей святым девам по очереди.

— Ваше имя? — спросил я, когда мы заняли свои места. Испанка — на стуле посреди комнаты, я — напротив нее, Мерентрип чуть сбоку, а гасконец прямо за моей спиной. Он тут же перевел мой вопрос, и испанка ответила.

— Донна Лусия. Я нанята для присмотра за мальчиком три года назад, с тех пор неотрывно нахожусь при госпоже и ребенке.

Хорошая женщина, разговорчивая. На короткий вопрос ответила полно и развернуто — то, что надо!

Дальше так и пошло, я задавал вопрос, испанка отвечала, д’Артаньян переводил.

— Говорите ли вы по-французски, донна Лусия?

— Понимаю немного, но когда начинают говаривать слишком быстро, теряю нить…

— Знаете ли вы некоего графа де Рошфора, французского дворянина?

Испанка оживилась.

— Конечно, я видела его многократно в доме моей хозяйки. И в Мадриде, и здесь в Париже. У них общие дела, имеющие непосредственное отношение к некоему барону де Ла Руссу. Он их кровный враг, и должен умереть. Так они говорили между собой. Вдвоем они часто обсуждали самые разные планы касаемо его участи, много спорили, но так и не пришли к единому мнению, каким именно способом должен умереть этот самый барон.

Хм, любопытно! Я и не знал, что заставил миледи и графа проводить вечера, обсуждая мою скромную персону. Это даже льстит моему самолюбию!

— Зачем они прибыли в Париж?

— Точно не могу сказать, — испанка, вроде как, даже расстроилась, — но им обоим сделали весьма щедрое предложение… которое сделало бы их первыми лицами при французском дворе.

— Кто сделал это предложение?

— Вот этого я не скажу вам, господин, просто не знаю. В Мадриде мы жили в большом доме, и я почти все время проводила на детской половине, крайне редко видя госпожу графиню и господина графа. Уже после, когда мы отправились в дорогу, то по необходимости почти постоянно находились рядом. Тогда-то я и услышала про Ла Русса, и про выгодное предложение, и о прочем… а того человека я видела лишь пару раз, мельком, еще в Мадриде. Знаю одно, он — испанец, и очень благородных кровей. Он высок, хорош собой, одет богато, смуглая кожа, орлиный профиль.

Боже, да под это описание подойдет любой испанский кабальеро! Нет, это не зацепка, мне нужно знать точно, кто он.

— То есть, вы не можете назвать имя того человека?

Лусия уверенно покачала головой и перекрестилась на всякий случай.

— Не могу, господин. Уж, простите меня… но я видела его буквально несколько дней назад в том доме, откуда вы меня забрали!

Ох! Вот это интересно! Простое совпадение, что как раз тогда королю подарили бракованного жеребца, который его погубил? Не думаю. Все же не одна лишь Медичи стоит за всеми этими событиями, чувствуется присутствие еще и других игроков… с испанской кровью в жилах.