Я, Ангел

Было что-то неприятное в этом красавце. Когда тётки не было дома (а это происходило практически каждый день), дядя Гена подходил ко мне вплотную, интересовался делами. Будто невзначай поглаживал по плечу или по спине. Прикосновения эти были неприятны, словно что-то скользкое, липкое касалось меня. Не понимая ещё, что происходит, я лишь напряжённо улыбалась и отстранялась. Но ощущение мерзости оставалось надолго.

Удивительные события стали происходить со мной. Вместе с половой зрелостью в мою жизнь вошли видения. Я смотрела на людей и видела картинки, видения того, что произойдёт с человеком через некоторое время. Самое пугающее в этом было то, что чаще всего видения были о смерти. Началось с того, что, сидя на уроке истории и глядя на учительницу, я как будто провалилась в иное измерение. Я – сторонний наблюдатель, оператор, в руках видеокамера. Бесстрастно и молча фиксирую всё происходящее.

Мартовский солнечный день. Голые деревья, ясное, удивительно чистое, синее небо, какое бывает только в этом весеннем месяце… Появилась учительница истории, непохожая на себя. Я с трудом узнала её. Весёлая, раскованная, с распущенными длинными волосами, она шла рука об руку с высоким мужчиной, что-то оживлённо рассказывая спутнику. Но звука не было. Всё произошло беззвучно и быстро. Мужчина остановился, огляделся вокруг. В глазах его сверкнул хищный блеск, азарт, голод… Дрожь пробрала от этого взгляда.

В следующую секунду в руках его ярко блеснул нож, пуская весёлых солнечных зайчиков. Молниеносным движением мужчина перерезал горло учительнице, при этом ловко отскочив, чтобы не испачкаться в крови. Я увидела, словно в замедленной съёмке, как женщина упала на осевший наст. Кровь обильно хлынула из перерезанной артерии, мгновенно пропитав снег до земли. Мужчина склонился над жертвой, с наслаждением заглядывая ей в глаза, в которых медленно гасли непонимание и боль…

Сидя за партой, я растерянно хлопала глазами. Живая и здоровая, очень строгая учительница стояла у доски, упоительно повествуя о давно минувших годах. Что это было, сон? Если я и уснула, то это осталось не замеченным окружающими. Раздавшийся в самый разгар размышлений звонок на перемену начисто выбил из головы все лишние мысли. Уроки, весёлые перемены с Ксанкой… Видение забылось без следа. А вспомнилось через несколько дней, когда я увидела в холле школы портрет учительницы истории с траурной лентой наискосок. На переменах сарафанное радио донесло, что женщину зарезал маньяк в лесу. Дрожь охватила меня. Что это было за видение? С ума схожу? Глубоко внутрь убрала мысли об этом, постаравшись стереть воспоминания, не сказав ни единому человеку, даже Ксанке.

Но прошло время, и появились видения о других людях. Это происходило спонтанно, я как будто оказывалась сторонним наблюдателем, бесстрастным фиксатором события на камеру. Картинки, как стала называть их про себя, были о разных людях. Мне казалось, что, проваливаясь в видение, я пребывала в нём от минуты до часа. В реальности же проходила пара секунд. Получается, время в том, другом измерении растягивалось… Каждый раз, выныривая из картинки, я ощущала дрожь, словно облитая ледяной водой. То был не трепет от страха. Непонятное упоение стало овладевать мной, казалось, что я всесильна…

Впрочем, это детское упоение иллюзией власти над миром быстро прошло. Очень скоро видения начали доставлять мучительные угрызения совести. Почти все картинки были именно о смерти. Ничем помочь этим людям я не могла… Ксанке я так ничего не рассказала, стала отдаляться от неё, становясь молчаливой, как прежде.

Со временем видения стали приходить всё реже, а потом и вовсе исчезли, заставив меня облегчённо вздохнуть. К сожалению, к этому времени мы с Ксанкой уже не общались, как прежде. Я даже не успела заметить, как быстро она повзрослела, превратившись в красивую девушку, и окружали её теперь другие подруги. Яркие, раскрашенные, как индейцы, готовящиеся к войне, вульгарно хохочущие, они внушали мне отвращение. Настали девяностые, время бескультурья, в нём не было места белым воронам…

Мне снился сон. Майский день. Улица, залитая ярким солнечным светом. Я шла, нежась под весенними лучами. Девушка в коротком белом платьице выбежала на аллею прямо передо мной. В смеющейся красотке я узнала Ксанку. Позвав по имени, я пыталась догнать её, но осознала, что невидима для неё. Внезапно появился дядя Гена. Подхватив её на руки, закружил, счастливо смеясь. Ксанка вскинула голову и заливисто расхохоталась. Остановившись, я остолбенело наблюдала за парочкой.

Небо стремительно затянулось тучами, мир погрузился в сумрак. Пара исчезла из поля зрения. Я обернулась, чтобы бежать домой: вот-вот хлынет ливень. Вскрикнула. Прямо передо мной в куче пыли, поднятой ветром, сидела Ксанка. Подол её белого платья был обильно вымазан кровью и грязью. Она со стоном протянула окровавленную руку…

Я проснулась, чувствуя, как мелкий озноб колотит тело. Перед глазами таял сон: Ксанка, в крови и грязи. Укутавшись в одеяло, я сомкнула веки. Услышала осторожный стук.

– Ангелина, доброе утро. – Дверь приоткрылась, на пороге стоял дядя Гена. – Ты опоздаешь в школу. Вставай…

Он закрыл дверь. С трудом удержавшись от крика ужаса, я вскочила на ноги. Сон был так ярок, что, казалось, сейчас будет его продолжение. Голова закружилась, повело в сторону. Поплелась в ванную комнату. Чистить зубы, умываться. В последнее время тётка стала позже выходить на работу, а иногда и вовсе позволяла себе выходной среди недели. Они сидели вдвоём в гостиной за круглым столом, завтракали.

– Доброе утро. – Я обессиленно опустилась на стул.

– Доброе. – Едва взглянув на меня, тётя воскликнула: – Что с тобой? Заболела? – Она быстро протянула руку, прикоснувшись к моему лбу.

Через несколько минут я сидела на своей кровати с градусником под мышкой. Температура оказалась в районе тридцати девяти. Вызвали врача. Меня уложили в кровать. Тётя Лида, сославшись на неотложные дела, ушла. А дядя Гена, как обычно, остался дома. С тех пор как он поселился в тёткиной квартире, он не работал (если вообще до этого знал, что это такое). Излюбленным его занятием было валяться на диване и пить коньяк, закусывая его шоколадом или лимоном.

Ближе к вечеру зашла Ксанка. Искренне обрадовалась ей. Присутствие дяди Гены в соседней комнате держало меня в напряжении весь день.

– Привет! – вихрем ворвалась в комнату Ксанка. Энергия юности светилась на её накрашенном лице. – Ну ты как?

– Нормально, – прошептала я. Вдобавок ко всему пропал голос.

Дядя Гена, маячивший за её спиной, заговорщицки подмигнул:

– Не буду мешать, секретничайте.

Закрыл дверь. Мы облегчённо вздохнули. Слушая весёлую Ксанкину болтовню, я размышляла, стоит ли рассказывать ей про злополучный сон. Что-то удержало меня, возможно, боязнь быть осмеянной…

– Везё-ёт, – завистливо вздохнула подруга. – Я позавчера на улице мороженое ела, а было минус тридцать… И ничего… Может быть, покашляешь на меня?

– Не сходи с ума, – отмахнулась я. – Да и кашлять неохота…

Мы посмеялись, поболтали ещё немного, и Ксанка засобиралась домой.

– Зайду завтра или послезавтра, – пообещала подруга и громко спросила: – Дядь Ген, закроете дверь за мной?

– Конечно, Ксюшенька… А хочешь, я тебя провожу, темно уже.

Я внутренне содрогнулась от патоки, льющейся из голоса тёткиного мужа. Бр-р-р.

Голоса в коридоре стали тише. Потом хлопнула входная дверь. Мыслей не было, голова болела глухо и нудно. Укутавшись плотнее, я закрыла глаза…

Болезнь затянулась на две недели. После выздоровления я пришла в школу. Всё вокруг казалось чужим, даже Ксанка была какая-то другая. Изменилась я или она, скорее всего, мы обе…

– Розанова, Гришко, сегодня вы дежурите по классу, – заполняя журнал, бесстрастно напомнила классный руководитель, учительница географии. Переглянувшись, мы вздохнули. Дежурство было самым неприятным делом в школе.