Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Я болею за «Спартак»
Шрифт:

Валентина молча смотрела на нашу добычу.

— Какие вы жестокие! — сказала она с укоризной. — Зачем вам понадобилось убивать его? Что он вам сделал? Ни за что не поеду с вами, пойду на зимовку пешком.

Я указал ей на пятикилометровую дугу бухты и едва видневшиеся вдали домики.

— А сколько таких милых зверей встретятся тебе по пути?

Валентина смущенно замолчала. Мы не без труда погрузили медведя в лодку и пустились в обратный путь...

...26-го августа, окончив погрузку и захватив с собой часть плотников, «Малыгин» поднял якорь, вышел проливом Мелениуса в Британский канал и пошел на север к Земле Рудольфа — строить самую северную в мире радиостанцию.

Опять,

как и год тому назад, проходят мимо нас острова архипелага. Показалась вдали угрюмая громада острова Джексона. А вот и семикилометровая дуга бухты Теплиц сверкает на солнце зелеными обрывами глетчера. На этот раз она свободна от льда, и «Малыгин» бросает якорь невдалеке от берега. Смолкает постукивание судовой машины, в бухте воцаряется тишина. Внезапно слышен глухой рокот: рождается айсберг. Большой кусок ледяной стены обламывается, обрушивается в воду и, покачиваясь, всплывает на поверхности.

Четыре зимовщика — начальник зимовки Балабин, метеоролог Кузьмин, радист Расщепкин и промышленник Соловьев — съезжают на берег вместе с Пинегиным и Чертковым, чтобы выбрать место для радиостанции. С ними съезжаем и мы с Юдиным.

Начинается разгрузка. Готовые части жилого дома, радиооборудование, антенна, трехгодичный запас продовольствия и топлива, снаряжение переправляются на берег. Сводят по сходням двенадцать пушистых камчатских лаек. Последним ведут на поводке вожака.

На пустынном острове совсем по-домашнему слышится перестук топоров: плотники обтесывают бревна для постройки электростанции. Но уж совсем не по-домашнему выглядят прислоненные к бревнам винтовки на случай, если медведям вздумается навестить строителей.

Мы с Юдиным взбираемся на глетчер и идем к темнеющему вдали мысу Бророк. Несколько километров по твердому снегу — и вот мы уже стоим на вершине мыса. К северу и востоку — безбрежное море, Северный Ледовитый океан. Большие валы мертвой зыби, тускло поблескивая пологими спинами, бесконечной чередой идут к берегу и с глухим шумом разбиваются о подножье мыса. Небо на северо-востоке белесое — ледовое небо. Льды идут к Земле Рудольфа.

Мыс круто обрывается к морю. На середине обрыва, прямо под нами, стоит на ледяном выступе медведь; ритмично раскачиваясь, вытянув голову навстречу далеким дрейфующим льдам, он нюхает воздух: ждет, когда вместе со льдами к берегу принесет тюленей.

Убивать медведя нет смысла: упадет в воду, не достанешь. Решаю его попугать. Даю выстрел. Медведь подпрыгивает, срывается с выступа и, перевернувшись в воздухе, падает в море. Выныривает и, вытянув шею, изо всех сил плывет вдоль подножия мыса. В торопливых движениях панический страх. Добравшись до отлогого берега, он выскакивает из воды и, неуклюже загребая вывернутыми внутрь лапами, улепетывает в глубь острова.

Когда мы возвращаемся, первые венцы сруба уже обозначают место жилого дома. Рядом лежит убитый медведь.

«Малыгин» должен забрать с собой на Большую землю плотников, поэтому приходится ждать окончания постройки. Пинегину удается уговорить Черткова воспользоваться благоприятными ледовыми условиями и попытаться побить рекорд северной широты свободного плаванья.

Покидаем бухту Теплиц, минуем мыс Бророк, поворачиваем к северу.

Многолетний паковый лед, покрывающий океан, высылает нам навстречу свои передовые отряды; вновь шуршат о борта ледокола льдины. На них чернеют тюлени и моржи. Когда «Малыгин», круша лед, приближается к ним, они беспокойно поворачивают головы, оглядываются. И потом, вдруг, неуклюже торопясь, бултыхаются в полынью и исчезают под водой.

На вторые сутки, ночью, — «условной» летней полярной

ночью, когда так же светло, как днем, — мы были разбужены в своих каютах внезапно наступившей тишиной. Не стучала, сотрясая корпус корабля, судовая машина, не терлись с громким шуршанием о борта льдины, не шипели буруны за кормой, не поднимался и не оседал ледокол. Мы вышли на палубу. «Малыгин» стоял во льду, в паковом льду, простирающемся до полюса и дальше — до берегов Аляски. Застывшая изморозь одела ванты, реи, радиопровода прозрачным футляром, превратив их в толстые ледяные канаты. Это был уже не «Малыгин», а какой-то зачарованный корабль, арктический «летучий голландец». Торосистые льды уходили вдаль б туманную дымку, и в ней возникали зубцы, колонны, шпили несуществующих замков и соборов. Сквозь серо-розовые облака пробивался призрачный рассеянный свет невидимого солнца.

Это был нансеновский пейзаж, настолько нансеновский, что мы всматривались вдаль, ожидая увидеть двух человек, тянущих за собой, влегая в лямки, по торосам и ропакам тяжело груженные нарты. На ледоколе царило молчание. Молчали все — корреспонденты, научные работники. Молчал даже Чертков на своем капитанском мостике. И никто не проронил ни слова, никто не побежал за винтовкой, когда в туманной дымке показалась медведица с двумя медвежатами. Они шли, перелезая через ропаки и переплывая разводья, и мать, уйдя вперед, терпеливо поджидала отставших детенышей. Все трое прошли невдалеке от нас и скрылись в тумане...

Капитан и штурманы определили координаты корабля: мы находились на 82°21’ северной широты. Мировой рекорд свободного плаванья был побит.

«Малыгин» вернулся в бухту Теплиц. Невдалеке от полуразвалившихся построек экспедиций герцога Абруццкого и Файла стояли два новых домика и высилась на растяжках радиомачта. По берегу деловито расхаживали люди и бегали обжившиеся на новом месте собаки. Не было только вожака: он обиделся на то, что его взяли на поводок и, сойдя на берег, убежал в глубь острова. Ему стали выносить корм, сначала далеко от зимовки, потом поближе. Он съедал его, но снова уходил в глетчеры. Наконец он исчез совсем, став, очевидно, добычей медведей.

8-го сентября состоялось открытие самой северной в мире радиостанции. Красный флаг Советов медленно полз вверх по радиомачте, в полярной пустыне звучали звуки «Интернационала».

На другой день, забрав с собой плотников, мы уходили из бухты Теплиц. Четыре человека, выстроившись на берегу в короткую шеренгу, провожали нас залпами из винтовок. Залп следовал за залпом; казалось, зимовщики пытались выстрелами прогнать обступившую их тишину.

Огромная бухта уходила вдаль, пологий глетчерный щит острова Рудольфа четко вырисовывался в небе. Через пять лет этот щит превратится в полярный аэродром, на котором будут садиться мощные самолеты Водопьянова, Чкалова, Громова. Экипажи будут жить в двух больших, со всеми удобствами построенных домах.

На другой день мы уже опять были в бухте Тихой. В поселке наладился порядок, шла дружная спорая работа. Но неугомонный Папанин не считал дело законченным. Лишь только «Малыгин» бросил якорь, он явился на борт и полез в бункера.

— Слушай, браток, — обратился он к Черткову. — Подкинь мне еще тонн двадцать уголька.

И как Чертков ни упирался, доказывая, что ему не хватит угля до Мурманска, Папанин все же настоял на своем.

А потом он засадил всех женщин — метеорологов, Валентину, уборщиц чинить угольные мешки. И никто не отказался, все латали жесткую, грязную мешковину, латали охотно, старательно; трудно было в чем-нибудь отказать этому деятельному, добродушному, веселому человеку.

Поделиться с друзьями: