Я – борец
Шрифт:
Однако в этой давке тренера постигла другая участь: через весь салон ему передавали деньги, а он скидывал их в кассу-копилку, отрывая и отсылая билеты по рукам назад. Четыре копейки двумя монетами по две копейки, текли в сторону кассы, иногда, впрочем, попадались трёшки и однушки. Когда же билетопоток прекратился, начался концерт по заявкам телезрителей, переросший в перепалку между бабушками. Одной из них стало жарко, да всем тут было жарко, и она попросила открыть люки, и тут же нарвалась на критику другой пожилой женщины, о том что сквозит и надо закрыть.
Упражняясь в
Пара мужичков-таксистов просто стояли, опершись на свои машины и курили, с надеждой смотря на КПП. Машинально я шёл за ребятами и заметил, что они расходятся в разные стороны, идя к разным проходным, несмотря, что одни были пустые, а другие имели очередь.
– Ген, – позвал я, товарища по команде, – а почему в пустую не пройти?
– Ну ты даёшь, у тебя на пропуске какое КПП написано? – удивлённо спросил он.
И я залез в сумку в поисках паспорта и пропуска, извлекая его в открытом виде.
– К-3, – продекларировал Гена. – Третье КПП.
– А, вспомнил. Спасибо, – кивнул я.
– Вот так шпионы и прокалываются, – пошутил Гена.
– Что-то выдавало разведчика: то ли стальная походка, то ли волевой взгляд, то ли волочащийся сзади парашют, – отшутился я и пошел вставать в очередь из двух человек в третье КПП. Которая, впрочем, сильно меня не задержала, и вот уже я стоял перед стеклом и подавал в отделение для документов свой пропуск.
– Не улыбайтесь, – строго потребовала девушка-сержант на проходной.
И я спрятал улыбку, пока она сверяла фото на моём пропуске с живым оригиналом.
– Проходите, – так же холодно произнесла она, отдавая мне документ, и я забрал его, сунув в карман сумки к паспорту.
– Так, парни, с вас по четыре копейки, за автобус, – произнёс тренер, как только все прошли через КПП.
И мы дружно принялись рыться в карманах.
– Мне сдавать не надо, сегодня вечером в зале купите на них печенья и чая, будем ваши ошибки разбирать.
– Форма может не успеть высохнуть, – спросил у тренера кто-то из ребят.
– Приходи, значит, без формы, – выдохнул Кузьмич. – Всё, в девятнадцать ноль-ноль всех жду. Не прощаемся.
И все стали расходиться кто куда, один я остался стоять.
– Ты чего ждёшь? – спросил у меня Гена.
– Не помню, куда идти.
Наверное, это прозвучало глупо, но Геннадий уже привык.
– Погнали, мы с тобой в одном общежитии живем, – усмехнулся товарищ.
Я следовал за ним, держа руки в карманах. Пятница, третье июня 1983 года, городок Ворон встретил меня теплым солнцем, мирно ездящими редкими автомобилями, полупустыми автобусами и округлыми, похожими на буханку
хлеба лупатыми фарами, красно-белыми трамваями, длинными троллейбусами с гармошкой посередине.– Ген, расскажи мне про город, пока идём.
– Ха, будто изложение пишу, за что мы любим Ворон, – широко улыбнулся товарищ по команде и начал рассказывать.
Из рассказа я понял, что градообразующим предприятием было, конечно же, АЭС, расположенное на берегу огромного озера со странным названием Бабий куст. Озеро являлось бессточным и изобиловало родниками. Левее город обвивала река Дон. Городом, кстати, Ворон стал буквально год назад, до этого нося статус посёлка городского типа.
Мы шли по пустому парку, а слева и справа от нас пустовали деревянные лавочки с литыми боковинами из металла, чугун застыл в виде каких-то листьев и подобии крупных цветов. У каждой располагались такие же чугунные мусорные урны-перевёртыши. Зеленая трава, ёлки с покрашенными снизу белыми стволами. По обеим сторонам парка была проезжая часть, тоже не шибко-то загруженная. Однако редко встречающиеся машины отличались разноцветностью и отсутствием иномарок. «Запорожцы», «москвичи» и «жигули», редкие желтые «волги» и преобладающий, почти пустой общественный транспорт.
Спокойный городской ритм казался чем-то немыслимым: людей на улицах, как и огромного потока спешащих куда-то машин, не было. Никакой рекламы, лишь крупные буквы над фасадами широких витрин ПРОДУКТОВЫЙ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ, ПАРИКМАХЕРСКАЯ и все выполненные в одном стиле, как и дома, в которых они находились.
Почему народа на улицах так мало, я спрашивать у Гены не стал, и так понятно, что все на работе – пятница, десять утра.
Общежитие Вороновского приборостроительного техникума, серая пятиэтажка с одним входом, смотрела на утренний мир открытыми окнами и кое-где, словно флаги, колышущимися на лёгком ветерке занавесками. Всё просто, где живут девочки, там окно поаккуратней, где парни – поаскетичней.
Внутри нас встретила узкая проходная с вращающимся турникетом и остекленной комнатой вахтерши, в которой как раз сидела бабушка со спицами и какой-то недовязанной заготовкой.
– Здрасте, Мария Ивановна! – поздоровался Гена.
– Здрасте! – продублировал я, проходя через вращающиеся «трубы».
– Здрасьте-здрасьте, спортсмены. Как выступили?
– Да ничего, выступили нормально. В следующий раз лучше съездим! – ответил Гена.
– Лучше бы учились лучше! Двоечники!
– Троечники, Мария Ивановна! – весело улыбаясь, поправил её Гена.
– Завтра на субботник чтоб пришли!
– Придем, – пообещал я.
Пройдя турникет, мы направились к лестнице, и я, повернув голову направо, заметил несколько стендов.
«Уголок коменданта» с расписанием работы общежития и правилами поведения в оном, я даже остановился, чтобы прочесть. Но Гена меня окликнул:
– Там ничего нового для себя не увидишь! Шаг влево, шаг вправо – выселение, проходная закрывается в двадцать три часа, после десяти режим тишины. Пить, курить – нельзя. Графики дежурств по коридорам и кухне на этажах. Ответственная за порядок – комендант Свердлова Надежда Юрьевна.