Я боюсь. Дневник моего страха
Шрифт:
– Ты хочешь все понять, постичь? А не хочешь ли увидеть мои глаза? – смеясь, спрашивает его Ада, скидывая на землю со своих волос черные кружева и взявшись тонкими пальцами за очки с явным намерением их снять. Вот в этом-то месте Смирнова охватывал ужас. А что если она сейчас действительно снимет свои черные окуляры, и он увидит… Что? Глаза? А что, собственно, в этом страшного? Где логика? Да какая, к черту, во сне логика? Во сне Олег Витальевич испуганно машет руками и с криком «Нет, не надо!» разворачивается на сто восемьдесят градусов. Он хочет убежать, но видит на своем пути стоящую на узенькой тропке в гестаповской позе Карму,
– Кара! Кара!
Тут поднимается жуткий ветер, и раскатом грома он слышит за спиной хохот Ады:
– Эй, псих! Я сняла очки! Обернись! Ты ж хотел все понять!
В этом месте Олег Витальевич просыпается всегда в холодном поту.
Так что, какая уж там бодрость и уверенность в себе! Но держаться он умел всегда, даже в самые кислые минуты своей жизни.
– И что же мы имеем в итоге? – зычным голосом вещал Олег Витальевич. – Милиция не мычит, не телится, хотя и не отказывает в помощи. С администрацией мы не можем договариваться по всем известным причинам…
– Не всем! Какие такие причины? – раздался удивленный глас.
– Ах, вот как? Не все в курсе? – изумился Олег Витальевич. – Хорошо, я уточню. Года три назад, уже, кстати, при новых наших уважаемых пайщиках, мы все играли в игру под названием «борьба с привилегиями», то есть – фиг вам, проклятые аппаратчики, весь народ против! Тогда мы выиграли. Теперь настал их черед отыгрываться. Ясно?
Толпа безмолвствовала.
– И еще, во-вторых: все наши газовые дела абсолютно, как теперь говорят, нелегитимны. Мы сделали эту ошибку, и теперь нам надобно жить тихо, без скандалов.
– А нельзя ли, – робко предложил кто-то, – обратиться к начальству нашего участкового?
Смирнов хмыкнул:
– Ну, вы вообще… Без вас бы не сообразил… Я уже имел беседу. Мне было четко сказано: старший лейтенант Угонов держит руку на пульсе, он в курсе дела, контролирует ситуацию, он отличный участковый, нет оснований вмешиваться. Еще будут предложения?
Тишина была ему ответом.
– Ну что же… – медленно заговорил Олег Витальевич. – Тогда предлагаю я. Думаю, стоит вернуться к варианту выкупа шести соток у Валяевой Ады Борисовны. По пятьсот долларов с каждого участка – и проблема решена.
– Ой, нет! – вздохнул кто-то, и это послужило сигналом горестным вскрикам, всхлипам и возмущенным репликам.
– Мы что – Мавроди тут?
– Это я должна продать мою шубу…
– А мне, между прочим, к осени за дочкину учебу платить…
– Если пятьсот баксов перевести по курсу… Ёшкин кот, это ж пять моих зарплат! Причем чистыми! Офонарели?
– А, собственно, что у нас есть в кассе товарищества?
При этих словах все устремили заинтересованные взоры на Валентину Павловну. Та вся раздулась от возмущения, ее обрюзгшее лицо запылало, стекла очков запотели, а руки воинственно сжались в кулаки, в очень убедительные кулаки.
– Да вы что? – басом закричала она. – Как можно? В нашей кассе – копейки! И те на хозяйственные нужды. Как не стыдно! Прямо совсем обнаглели!
– Вы так орете, будто деньги тянут из вашего кармана! – тонким голоском вскрикнула Вика, дергая туда-сюда ворот своей футболки.
– Я отвечаю… Я несу материальную ответственность! – важно произнесла бухгалтер. – Естественно, что меня возмущает…
– Ладно, ладно, – перебил ее Смирнов. – Тут и говорить-то не о чем. У товарищества на самом деле нет ни черта, хватит иллюзий, товарищи, тьфу, черт, господа! Смотрите фактам в лицо: выход у нас только один. Зато радикальный! – Он обвел всех пристальным взглядом. Люди прятали глаза, мотали головами и что-то бормотали себе под нос. Нет, они еще не были готовы выложить такую сумму за… за свой покой. Даже после случая с Ванькой. «Жмоты корявые! – мысленно ругнулся Смирнов. – Ну, она достанет. И правильно вообще-то сделает. Сейчас еще какая-нибудь гнида вякнет на мою больную голову, что я с Валяевой в сговоре… Убью!» Своей-то дуре Смирнов уже давно все объяснил и поручил провести среди баб разъяснительную работу. Правда, с Люсей тоже не обошлось все гладко…
– Олежа, это что ж выходит, – жалобно заморгала она, – значит, нам ее участок не обломится? А может, как-нибудь иначе, может, поговорим с ней?
Смирнов задумчиво посмотрел тогда на жену. Время от времени ему очень хотелось раскроить ей череп по одной простой причине: интересно, у нее там все-таки мозги или средство для чистки унитаза?
– Люсенька, – по возможности спокойно ответствовал он, – если ты так хочешь приобрести эти сотки, то изволь, цена названа. Будем покупать?
Жена похлопала глазами, сглотнула, вздохнула и, кажется, сообразила. И Смирнов еще раз повторил ей задачу: агитация и пропаганда. Что ж, первым результатом ее деятельности можно считать отсутствие воинственных кукишей над головами. Ладно, будем ждать.
В конце июля вдруг зарядили дожди. Все кругом раскисло и посерело. Теперь не только Ванька и Танька, а и все остальные дети тоже гуляли сопливые и чихающие. Ванька уже вернулся, голова у него больше не дергалась, но зато он молчал, как пень. Елена Юрьевна ходила по дачам, плакала и рассказывала всем, что врачи ей объяснили: «Надо ждать. Это шок, должен отойти».
БеременнаяВера каждую ночь смотрела кошмары про покойников, вылезающих из могил. Днем соседи могли слышать ее рыдания по поводу невыспанности, издерганных нервов и вредности всего этого для будущего ребенка. Потом соседи слышали Славкин мат и другие слова утешения.
Все происходящее усугублялось тем, что Ада Валяева каждое воскресенье стала приезжать с охапками цветов и печально и величественно стояла по два часа над каждой могилой. Вся в черном, высокая и прекрасная, она была сама женская скорбь во плоти.