Я буду твоим единственным

– Она сказала, что твои родители не хотят меня ни видеть, ни слышать. Чтобы не вздумала сунуться. Что меня все ненавидят. Вообще все!

– И ты ей поверила.

– Я спрашивала еще, просто забыла у кого. Я вспомню. Илья, а что было потом? После комиссии?

Он пожимает плечами.

– Мы поговорили с Пушкиным. Он помог, договорился об операции в Новосибе. Все это было сложно, дорого, у меня ведь не было полиса. А у нас не взялись оперировать руки хирурга. Операция прошла херово, толку не было. Как ты понимаешь, врача, у которого чуть не отобрали лицензию, особо нигде не ждут. А надо было выбирать новую специализацию, все начинать с нуля. Искать деньги на учебу. Второй раз мне оплачивать ординатуру никто не рвался. Для меня это был полный пздц, я не представлял себя никем, кроме как хирургом. Мы с Пушкиным напились тогда в хлам, поговорили по душам. Он мне посоветовал сваливать в горячую точку, остыть, угомониться. Там уже принять решение. Как раз бабла заработать. Я сам понимал, что гнев берет верх, начал срываться на всех подряд. Все время хотелось драться. И послушался. Это было правильным решением.

– А потом? Что случилось потом?

 Он пожимает плечами.

– Потом случилось много чего. За пять минут и не расскажешь. Это была целая жизнь.

– Без меня.

– Да. У меня закончились моральные силы долбиться башкой в глухую стену. А еще я злился, Полина. Сильно. Ты не представляешь, сколько человек мне говорили, что роман с дочкой Барсукова меня угробит. Куда я лезу? Я чувствовал себя полным идиотом, что пошел на это. По итогу остался один, стал инвалидом. Бежал из города.

– Я не вышла к тебе в ту ночь, потому что мне было очень плохо. Только по этому. Я тебя любила. Я клянусь, что безумно тебя любила. От этого мне было еще больнее.

– И хорошо, что не вышла. Ты бы не смогла заполнить дыру внутри меня. Это я потом уже понял.

– Мне было только двадцать, - я нахожу в себе силы и смотрю в его глаза.

В них нет ненависти. Только тепло.

– Я знаю.

– Я потом старалась. Я так старалась... чтобы ты узнал, какой я стала. Взрослой, сильной. Училась, работала. Я стала совсем другой. Я так хотела, чтобы ты приехал и увидел. И ты приехал, но Илья... пять лет!

– Ты умница. Я все знал, все видел.

– Пять лет! Гребаные пять лет! Это целая жизнь! Ты просто пропал! Я так тебя любила, я так ждала! Но... это слишком долго. Я устала ждать.

– Я понимаю, - он кивает.
– Сейчас все иначе. Мы оба другие люди.

– Зачем ты приехал? Только честно?

Он кладет руки на руль, поглаживает пальцами. Они сплошь в мелких шрамах. Слегка приподнимает брови.

– Так я поднимусь на кофе?
– поворачивает голову и смотрит на меня.

– Илья, больше не говори мне, что это я тебя бросила. Не смей. Никогда на свете. Если бы ты только знал, как я тебя ждала, у тебя бы язык не повернулся.

– Ты могла бы приехать в любой день. Мой адрес не был секретом.

– Ты не звал.

– Ну и что?

– Вдруг бы ты не открыл мне дверь?

– Как ты мне тем летом?

Я выставляю ладонь, требуя, чтобы он замолчал. Предупреждающе качаю головой и выхожу из машины. Иду в подъезд, не оглядываясь. Мы были вместе не так долго, и за это время я ошибалась много раз. Но он всегда угадывал, что у меня внутри. Откуда-то знал, что я чувствую. Видел мою любовь. Насквозь меня видел. Он все время повторял, что я смогу все на свете! Что я хорошая, что у меня есть стержень. Что я настоящая принцесса. Он должен был простить мне тот день, когда я забрала свои вещи. И приехать за мной. Он должен был так сделать!

Мне было всего двадцать лет, я ни в чем не виновата!

Когда через десять минут я выхожу гулять с Газировкой, прадика уже нет на прежнем месте. Мы бродим туда-сюда около часа, мне хочется подышать свежим воздухом, подумать. Потом я заваливаюсь в кровать и дрыхну до следующего утра. Просыпаюсь только чтобы сходить в туалет и попить чаю.

Утром в воскресенье плачу. Едва просыпаюсь — и сразу навзрыд. Сжимаю заветный крестик, подношу его к губам. И плачу, плачу. Ну почему я послушала всех этих людей? Почему не поговорила с мужем? Почему не дождалась его с допроса? Мне было так страшно!

Но... ему, наверное, тоже.

Я не знала, что друзья моего отца приезжали к его родителям. Но... Боже, я ни разу не спрашивала. Ничего не сделала, чтобы узнать!

Телефон снова вибрирует, я беру трубку и снимаю блокировку. Так, десять пропущенных и куча сообщений. Практически все от Сережи. Остальные от друзей и родных. Все, кто видел ролик, решили поздравить меня.

По первым двум СМС от Сергея я понимаю, что парень раскаивается. Был слишком резок, несправедлив. Нервы, нервы, нервы. Психанул. Выплеснул на мне. Жалеет.

Я отправляю Сережу в бан. Давно я не посылала так людей, как вчера в его машине. От души высказалась! Даже если он меня обидел не специально, мой трехэтажный мат всегда будет стоять между нами. Я думала, за годы работы рядом с Верой совсем разучилась ругаться, но нет. Словарный запас на месте.

Долго отмываюсь под душем, потом иду на кухню, чтобы сварить кашу.

Внезапно Газировка, дремлющая под столом, срывается с места и несется в прихожую. Для нее это необычно, она даже Нине так не радуется! Следом раздается звонок в дверь. Я не ждала гостей, поэтому вздрагиваю от неожиданности. Неужели Сергей?

Мало ему эпитетов? Так я сейчас добавлю парочку! Иду открывать, мимоходом бросаю взгляд на Газзи. Она ведет себя так странно! Лежит и поскуливает, смотрит на дверь жалобно. При этом отчаянно молотит хвостом. Мне кажется, ей даже больно, так стучит, бедная.

– Газзи, хорошая моя, кто же там?

Я делаю еще пару шагов. Крестик жжется.

Боже... Боже мой...

Глава 14

Полина

В ушах от напряжения бахает. Я дыхание затаила, иду.

Как в тумане иду, замок открываю, пальцы дрожат. На операциях — никогда. Даже когда арматуру вытаскивали позавчера — я была относительно спокойной. Сейчас же меня откровенно трясет. Сразу широко дверь распахиваю.

Он пришел.

Стоит, смотрит. Глаза безумные, голодные. Поза напряженная.

Снова без приглашения пришел.

И никуда не уйдет, я это как-то сразу понимаю. Поэтому несколько шагов назад делаю, приглашая. И он заходит в квартиру.

Мой бывший муж. Моя единственная любовь. Впервые у меня в гостях.

Бедная Газировка не знает, что ей делать! То кидается к нему, то назад ко мне отступает, прячется за ногами. Снова к нему рвется. Вот и сердце мое так же, бедное. Мечется. Илья переводит глаза на Газзи и улыбается. Искренняя радость и восторг отражаются на его лице.

Если бы он вернулся раньше, я бы сказала: «Заходи, ты дома».

Раньше. Не спустя пять лет.

Сейчас я просто задыхаюсь. Губы дрожат. Я смотрю, как он гладит Газировку, как треплет ее, как при этом широко улыбается. Называет ее по-всякому, ласково. Газзи опасливо обнюхивает его руки, не понимая, как себя вести. То ластится, то к полу прижимается. Он нас обеих сбил с толку.