Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Я буду жить до старости, до славы...
Шрифт:
тоске и удушью Отравительнице любви [256]
10/III

Что мне делать? Тоска и тоска. Неужели я действительно не люблю Бориса? Тоска, физически ощутимая. Под ложечкой что-то холодно обмирает, как от страха. И нежелание разобраться во всем отчетливо. Ну, не люблю и не люблю, в чем дело? Господи. Какое-то безразличие, абсолютное безразличие и усталость. Но что же делать? Что делать?

256

Цитата из стихотворения Ахматовой «Отрывок» («И кто-то, во мраке дерев незримый…») (1912).

Неточно, в стихотворении так:

«Он предал тебя тоске и удушью

Отравительницы-любви». — прим. верст.

Я ему не верю. Смешно и говорить об этом.

В феврале мы с Юлькой захотели подурить и послали ему невинную анонимку. Анонимка была пошла и глупа.

Некая Галина В. хотела с ним познакомиться. Я хотела устроить пробу на Борькином уме. И что же? В тот же день Галина В. получила приглашение Бори на свиданье. Два письма его к Галине (неужели

не нарочито?) глупы и самодовольны. Нет, до того не ценить себя, чтобы бежать за каждой встречной?! Это уже… сверхглупость…

И главное, когда я спрашивала у него, уже после того, отвечал ли он, он упорно отказывается. И это после клятв, после таких уверений. Как же ему верить? Как верить, что он не встречается с Дашей Крупкиной? Все перемешалось во мне: зачем мы с Юлькой отправили ему еще анонимку, по пошлости превосходящую первую? И он получил ее, и опять ничего не сказал мне. Как я запуталась во всем этом. Как это нездорово, нехорошо. И мне хочется сказать ему: Боря. Мне тяжело. Я точно не живу сейчас, до того мне все безразлично. Боря, неужели ты не можешь понять, что я пережила с 3 марта. Боря, ведь я тебя любила, ты только пойми это. Мне теперь даже как-то странно говорить — любила, т<ак> к<ак> я не люблю сейчас, и мне даже трудно восстановить представление, что это такое — любить. Ведь подумай, это же ужасно, ты только представь, да нет, тебе не представить даже, ты… я не знаю, что ты за человек, ты какой-то неглубокий, нечуткий, ты эгоист, Боря, да. Мне стыдно сказать, что ко мне надо относиться, как к выздоравливающей. Я не преувеличиваю своего горя… Наоборот, я глушу его. Господи, может, я в чем была неправа? «Я, говоришь, — твоей любви не замечал… а она ласковые письма писала»… Эх, горько, горько. Ей богу, не аффектация.

18/III—29 г<ода>

Надо бы переменить тему в семинарии Балухатого [257] . Скучная. И надо бы написать сегодня что-нибудь для Маршака. По-моему, я тупа и ограничена в фантазии. У меня как-то никогда не было полосы сознания в том, что я — сила. Союз писателей прислал мне приглашение в Детск<ую> секцию [258] .

Я вступила, обойдя лапповскую секцию. Я сказала, что не может существовать детской пролетарской литературы. Пожалуй, это неправда. Ребенок — воск. Литература должна быть педагогичной [259] .

257

Балухатый Сергей Дмитриевич (1893–1945) служил в ГИИИ в 1923–1930 годах, преподавал на ВГКИ. В 1929 году (момент записи Берггольц) Балухатый — декан словесного отделения ВГКИ и заведующий словарно-библиографическим кабинетом отдела истории словесных искусств.

258

Имеется в виду Детская секция Ленинградского отделения Всероссийского союза писателей (1920–1932).

259

В записи Берггольц слышится отклик на дискуссию о детской литературе, начавшуюся в литературных группах и секциях в 1929 году и развернувшуюся в периодической печати на страницах «Литературной газеты», «Комсомольской правды» и др. изданий под лозунгом «идеологизации» и «социологизации» книг для детей. См. подробнее об этом в главе «Дискуссия о детской литературе 1929–1931 гг.» в кн.: Путилова Е. О. Очерки по истории критики советской литературы: 1917–1941. М., 1982. С. 44–61.

Я не имею никаких традиций, никаких убеждений. Я против какого бы <то> ни было быта. Но это красивая лазейка. Я просто «беспринципна и легкомысленна», как сказал Берман [260] . Это скучно. Я огорчена этим. Более, нежели предупреждением в ЛАПП’е. И тут вот… Если я признаю, что культура надстройка, след<овательно>, литература классова, след<овательно>, пролетарская литература — факт непреложный.

Но «Фабрика Рабле»? [261] Но Тверяк? [262] Но Грабарь? [263]

260

Берман Лазарь Васильевич (Вульфович) (1894–1980) — поэт, прозаик, автор поэтических сборников «Неотступная сила» (Пг., 1915), «Новая Троя» (Пб., 1921). После революции писал научно-популярные книжки для детей, работал в редакции газеты «Ленинские искры», с которой сотрудничала Берггольц.

261

Имеется в виду наиболее известная книга М. Чумандрина «Фабрика Рабле», в которой писатель развивал тему частнособственнической психологии у рабочих фабрики времен НЭПа.

262

Тверяк (наст. фам. Соловьев) Алексей Артемьевич (1900–1937) — прозаик. Входил в литературную группу «Стройка». Печатался в «Юном пролетарии», «Звезде» (роман «Трактор». 1926. № 5) и др. Автор книг: «Ситец» (Л., 1926), «На отшибе» ([М.], 1926), «Передел» (Харьков, 1927) и др. Был репрессирован и расстрелян.

263

Грабарь (наст. фам. Шполянский) Леонид Юрьевич (1896–1937) — прозаик. Автор книг: «Лахудрин переулок» (Л., 1926), «Люди-человеки» (Л., 1927), «Коммуна восьми» (М.; Л., 1927), «Записки примазавшегося» (М., 1928), «Жемчуга от Тэт-аТэт’а» (М.; Л., 1928), «Запах императрицы» (Рига, 1929) и др. В 1936 году был арестован, в 1937 году расстрелян. См. о нем: Распятые: Писатели — жертвы политических репрессий // Сост. З. Дичаров. СПб., 1993. Вып. 1. С. 176–177.

Оказывается, и здесь у меня нет никакого критерия, никакого принципа. А ведь пора бы, и так жить нельзя, и в жизни надо иметь принципы. Правда, принцип в литературе есть — принцип мастерства. Ох, трудно во всем этом разобраться. Жизнь сама подскажет. Ужо?! Эх… Пишу мало, и по-моему, вот именно — необязательно.

Хочу Маршаку сейчас приняться писать. Собрать в памяти детские фантазии. Билибинская

манера письма [264] .

Только, пожалуй, не пойдет.

264

Живописец, график, художник театра и иллюстратор русских народных сказок Билибин Иван Яковлевич (1876–1942) выработал свой — «билибинский стиль», основанный на системе графических приемов (тщательно прорисованный узорчатый контурный рисунок расцвечивался акварелью) в сочетании со своеобразной трактовкой былинных и сказочных образов.

Бориса, кажется, люблю. Приехала золовка — Шура [265] .

Ничего девочка, несколько неразвита. Мне, по моей страшной мнительности, думается, что она втайне враждебна ко мне и была бы более довольна иметь невесткой Т<атьяну> С<тепенину>. (Борис еще не отослал кольца и не написал ничего.) Заметила за собой плохую черту: слова Шуры о Т<атьяне С<тепениной>, что она «очень умная девочка» — глубоко уязвили меня…

Надо работать. Ведь, конечно, Т<атьяна> С<тепенина> не глупа и при других условиях была бы еще развитее. Что тоже уязвляет меня. Брр… какая я дура…

265

Козлова (урожд. Корнилова) Александра Петровна (1910–2000) — сестра Б. Корнилова.

19/III—29

Генн<адий> Фиш [266] нахваливал сегодня Борьку. «Талантище так и прет». Я хотя, кажется, и завидую, но мне это льстит: вот какой он у меня. Я знаю, что помогаю ему много, он хочет посвятить мне вторую книгу [267] . Я и хочу и не хочу этого. Боюсь, что не искренно… Т<о> е<сть> что он делает это скрепя сердце… Однако, конечно, приятно.

К осени подготовлю хорошую книгу [268] .

266

Фиш Геннадий Семенович (1903–1971) учился в ГИИИ (1924) и на факультете общественных наук ЛГУ (1925). Начинал как поэт, входил в литературную группу «Стройка», в дальнейшем перешел на документальную прозу, был автором нескольких книг о Скандинавских странах.

267

Корнилов посвятил Берггольц только свою первую книгу: Молодость: Стихи. Л., 1928. С посвящением Ольге Берггольц было опубликовано стихотворение Корнилова «Русалка» (Ленинград. 1930. № 1. С. 12), которое в дальнейшем печаталось без посвящения.

268

См. об этом во вступительной статье к «Дневнику».

25/III

Мне кажется, что многие страницы моего дневника можно озаглавить «Страдания молодой Вертерши», хотя Вертера [269] еще не читала. Пора бы ехать в город, да Ируня еще спит, надо все-таки накормить и т. п. Ируня — прелесть и радость.

Да, «страдания». Я мечтаю о жизни, здоровой, жадной и хищной до солнца, до радости, до знаний. О людях веселых, умных и здоровых. А получаю все обратное. Люди, окружающие меня (дома) либо нервны, больны, злы, либо тупы, ограниченны и затхлы. Они убиты нудной, спешной, безрадостной жизнью, очередями, профобрами, «жидами». Они унылы, и не умеют веселиться, или не знают, как… Скучно на этом свете, граждане! [270] Я уйду из этой жизни, я не хочу покрыться ее налетом, не хочу, чтоб меня «потратила моль», эта ядовитая канашка, по выражению одного автора-юмориста. И мне жаль маму.

269

Роман И. В. Гёте «Страдания юного Вертера» (1774).

270

Перифраз последних слов «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» (1834) Н. В. Гоголя.

Денег нет, с книгами дела обстоят куда как плохо, родня косится на Шурку, в общем, я только терплю и стараюсь не размышлять об этом до конца. Мечтаю о лете.

(Какая радость моя Ирочка! Вон она уже сидит, играет, улыбается, солнышко мое.)

Надо — денег.

— || — сдать во что бы то ни стало 2–3 зачета за II курс и начать подготовку по 3.

Борис еще ничего не отправил. Он и не подозревает, как много бы он сделал, если бы тотчас же исполнил мою просьбу. Больше просить я не буду. Я не хочу разбираться во всем досконально. Кажется наверняка, что люблю…

Вчера думала о Сашке [271] , хорошо, печально и недолго. Смею ли требовать, чтобы он ни о ком не думал? Но он лжет, а я даже не знаю, где он живет. Писать больше не буду.

Поеду сначала к Тихонову, а потом в Пуб<личную> биб<лиотеку> и в «Смену». К Тихонову еду, скрепя сердце, только за тетрадкой, зачем он сказал: «Приходите пораньше, а то мне часов в 9 надо уйти». Брр. Меня злость берет. Хочу обязательно наговорить резкостей. Мне поэтому Галя И. [272] нравится.

271

Неустановленное лицо.

272

Неустановленное лицо.

2/IV—29

Завтра 3 апреля, т<о> е<сть> ровно месяц с того дня. Ни письмо, ни кольцо не отправлено. Нет, я не знаю, каких еще доказательств мне надо в том, что со мной ничуть не считаются, что ни мое состояние, ничто — не важно. Бореньке, видите ли, «некогда». Небось, находилось время писать о том, что я ему безразлична и противна. Мне кажется, что это правда. Ну, и наплевать.

Или ему жаль Т<атьяну>, жаль окончить эту канитель? Господи! Неужели же это недомыслие, а не хамство, вполне сознательное, и подчеркиваемое порой? Каждую минуту он изъясняется мне в любви. Но каждую минуту он может грубо заорать на меня, причинить боль. Я говорю ему «Люблю, люблю», а сама не могу ни простить, ни забыть ему того, и, главное, не прощаю этого наплевательского отношения.

Поделиться с друзьями: