Я был на этой войне (Чечня-95, часть 1)
Шрифт:
– Да что, Серега, рассказывать. В общих чертах ты и без нас уже все знаешь.
– Знаю, но все равно рассказывайте.
Вкратце, перебивая друг друга, мы рассказали все то, что нам пришлось пережить. Не скрывали ничего, не приукрашивали. Еще слишком свежи впечатления, память вновь и вновь возвращала в тот кошмар, из которого только несколько часов назад нам удалось выйти. Нам удалось, а вот другим парням – нет.
– Нет нашей вины, Серега, что мы вышли, а мужики там остались. Нет.
– Не переживайте. Все уже знают, что – нет. Доложили уже в Москву, министру и всей прочей
– Никакой поддержки не было. Духи нам такую классную засаду устроили, что мы как слепые котята туда вляпались, – мрачно произнес я.
– Духов было больше, чем нас, – подтвердил Юрка.
– Бросили на смерть, ублюдки московские.
– Как новый командир? – спросил я.
– Да никак! Он, оказывается, приятель министра обороны Грачина. Вот его по блату и поставили.
– Это с кадрированного медицинского полка на боевую бригаду?
– Да. На нашу бригаду.
– Звиздец!
– Мы здесь уже это обсудили. Он не то что карту нарисовать не может, он ее читать не может. На совещаниях, кроме матов, ничего не услышишь. А когда Билич начинает выступать и при этом говорит военными терминами, то Буталов засыпает.
– Как засыпает? – не понял Юра.
– Очень просто – берет и засыпает. Повесит голову на грудь и сопит. Он
– ноль.
– Он Героя не хочет получить?
– Пока не видно, но то, как он вел штабную колонну к старому КП, – это, мужики, звиздец. Полная безграмотность. Если бы Саныч не взял командование в свои руки, то и не дошли бы. Когда идет беглый огонь по колонне, может, какой-нибудь пацан стреляет, этот придурок командует: «Стоп! Принять бой!» А когда нарвались на засаду, то он командует: «Идти не снижая скорости». А впереди завал. Короче – дурак.
– Кошмар! Мы с ним еще хлебнем лиха!
– Конечно, хлебнем. Завтра снова на Минутку вечером идем!
– Как идем?
– Приказ Москвы. Но уже не только мы одни. Правда, идти прежним маршрутом.
– Опять через мост?
– Да, ребята, опять через мост.
– Наливай, пока крыша не съехала.
– Точно, Слава, тут без бутылки не разобраться. С Бахелем не взяли, а тут с этим медиком… М-да!
– Наливай, Пашка! По полстакана лей.
– За удачу, за то, чтобы она нас не оставила! – мы, не чокаясь, выпили. Полученная информация нас ошеломила. Сидели молча, не закусывая.
– Как Бахель, как второй комбат? – спросил Юрка, нюхая корочку хлеба.
– Бахель в Москве. Ногу оставили. В госпитале имени Бурденко. А комбата… – Серега тяжело вздохнул. – Нет его больше. Отправили тело в Ростов, а уже оттуда, бортом – жене.
– М-да. Хороший мужик был. Вечная ему память, и пусть земля ему пухом будет!
– Много наших осталось… там? – в горле встал комок, когда я вспомнил комбата.
– Много, очень много. Многие пропали. Может, по подвалам отсиживаются, может, в плен попали. Но возвращаются, весточки передают. Некоторые в других частях воюют. Не могут пробиться. А так всего точно погибло, то есть подтверждено –
сто человек, пропало без вести, а может, еще живы – порядка шестидесяти-семидесяти человек. Танков тоже спалили немало. Короче, нас надо выводить в отстой и доформировывать, а нас завтра снова в пекло. Дурдом!– Дурдом – это даже, Серега, мягко сказано. Нас, видимо, хотят добить. Чтобы только название и знамя осталось.
– Точно, как от Майкопской бригады. Пидоры! Гнойные пидоры!
– Не кипятись, Слава, от нас уже ничего не зависит. Лучше выпьем!
– Давай выпьем. От нас ни хрена не зависит. Наливай. Мне немного.
Выпили. Молча, без тоста, не чокаясь.
– Серега, ты нам одни дурные вести приносишь. Что перед первым штурмом, что сейчас. Может, все зло в тебе? – Юрка в упор посмотрел на ни в чем не виноватого Казарцева.
– Ну пристрели меня, посмотришь, изменится ли что-нибудь, – Серега был невозмутим.
– Какого хрена нас снова посылают в это пекло? – я продолжал кипятиться.
Ступор прошел. Мной вновь овладевала злость. Я с трудом сдерживал себя в руках. Чтобы как-то выпустить пар, я отчаянно матерился:
– Ублюдки гребаные, суки, негодяи, чмыри задроченные, пидоры гнойные, скоты безмозглые. Прибить их мало. В тридцать седьмом таких ублюдков к стенке бы давно поставили и по контрольной пломбе в затылок.
– Тебя самого в тридцать седьмом за такие разговоры к стенке первым бы поставили, – спокойно парировал Юра.
– Ты прав. Но какие же дегенераты!
– Остынь, Слава. Все позади. Все впереди. А будешь кипятиться – обоссым.
– Ладно, – я успокоился. – Серега, а нас с Юркой куда?
– Не знаю, о вас разговора не было. Но остальных штабных по батальонам раскассируют. Меня во второй батальон. Вы-то при штабе останетесь.
– Хрен я с этим новым командиром останусь, – я вновь начинал орать, – я с тобой во второй пойду. Хоть оторвусь от души.
– Правильно, Слава, вместе пойдем! – Юрка снова разливал водку. Наливал по чуть-чуть, на глоток.
– Во сколько выходим?
– По плану в семнадцать. К девятнадцати подойдем. Колонна-то будет большая, да, может, и засада. Ну, а там снова «танковая карусель» и… И опять с голой жопой на фрица, – закончил замполит.
– Успеем выспаться!
– Точно. Сейчас по последней – и на боковую. Пашка! Не будить, не кантовать, при пожаре выносить в первую очередь! Ладно, давай! – мы выпили и, оставив Пашку убираться в кунге, вышли на улицу покурить.
– Не хотел при бойце говорить, – начал Серега, – но рассматривался вопрос на полном серьезе, не специально ли Бахель погубил людей.
– Дербанись!
– Ты что, серьезно?
– Очень даже серьезно. Ролин тебя, Слава, запомнил, и думали, что ты саботажник, ну и… – Серега замялся.
– Говори, продолжай! Что я дезертировал? Ты это хотел сказать?
– Да. Именно, что ты сбежал.
Меня бросило в жар. Почувствовал, как наливаюсь кровью. Проснулась злость. Хотелось немедленно набить кому-нибудь морду. Желательно, чтобы это был Ролин или Седов. Сгодились бы и ребятишки из военной прокуратуры. Или как мы их называли – прокурята. Хотя сейчас подошел бы и дух.