Я – доброволец СС. Берсерк Гитлера
Шрифт:
На несколько недель на фронте у Штеттина установилось относительное затишье. Те, кто пересек Одер и выжил, буквально в последнюю минуту вырвавшись из лап смерти, оказались в относительной безопасности на другом берегу реки. Суждено ли нам повторить отступление наполеоновской армии после битвы при Березине, пусть даже пока наше положение не было столь катастрофическим? Если бы мы располагали хотя бы половиной ресурсов противника, половиной его танков и артиллерии или хотя бы половиной его воздушной армады.
На несколько дней, проведенных на отдыхе, мы могли забыть о необходимости остановить новые вражеские орды. Они грозили нам уничтожением целой культуры, трудов целых поколений и превращением людей в рабов. Из бесформенной серой массы мы со временем превратились в хорошо отдохнувших боевых
Но сейчас эта самая страна лежала в руинах. Западные союзники Сталина шли вперед, творя такие страшные дела, которые превосходили самые ужасные фантазии творцов скандинавских мифов. Безжалостный дождь зажигательных и фугасных бомб сносил с лица земли целые города, современные промышленные, торговые и жилые районы лежали в развалинах. Их идиллические старинные улочки, домики из дерева и кирпича с остроконечными крышами, возраст которых насчитывал не одну сотню лет, были превращены в пыль.
Каждую ночь беззащитные, охваченные паникой женщины, дети и старики погибали в горящем мареве огненных дождей, задыхаясь в огненных штормах. Миллионы выживших стали бездомными и были вынуждены променять пылающий, окутанный дымом ад родных городов на скитания и бесконечные странствия по военным дорогам. Этот мрак и хаос разлучали детей и матерей, жен и мужей. И даже если закончится это безумие, им уже не найти друг друга. Тем, кто остался жить в разрушенных, опустошенных городах, будто бы пришлось вернуться на много сотен лет назад. Они стали современными первобытными людьми, живущими в пещерах и подвалах. Но, несмотря на это, люди все еще сохраняли силу духа, зная, что еще очень много лет им не представится повода для радости. Они не хотели, да и не могли оставить надежду на то, что после десятков лет упадка и унижения они все же добьются права жить свободно, как другие нации.
Наш Panzer Aufklarungs Abteilung, или разведывательный батальон дивизии «Нордланд», понес значительные потери. Во второй раз за последние шесть недель мы проезжали через Штеттин, но уже в западном направлении. За время войны английская и американская авиация обрушила на этот город сотни бомб, и теперь русская артиллерия довершала ее работу, уничтожая то, что еще осталось от города после сильнейших налетов воздушных армад. На улицах теперь редко можно было увидеть гражданских, зато повсюду было множество солдат. В городе вовсю шли приготовления к новому бою с Красной Армией, готовившей штурм. В парках были подготовлены артиллерийские позиции, на улицах вырыты окопы. На перекрестках стояли тяжелые грузовики, которые в нужный момент могли послужить баррикадами. В землю были вкопаны штурмовые орудия, реактивные и обычные минометы заняли свои места в развалинах. Над городом плыло облако густого черно-желтого дыма от горящего Альтдамма. Но теперь горел и Штеттин, причем огонь захватывал все новые и новые кварталы.
Мы наблюдали за всем этим чисто механически, у нас не осталось ни капли рвения и энергии. Мы исчерпали все свои силы. Безусловно, на фронте мы много раз ощущали смертельную усталость, но напряжение и неизменная угроза гибели заставляли нас бороться. Эти чувства были для нас своеобразным допингом в те моменты, когда усталость уже, казалось, одолевала.
Так как совсем недавно нам удалось вырваться из когтей смерти, мы наконец смогли немного расслабиться и только теперь начали понимать, как же сильно измотаны мы на самом деле. Руки и ноги словно налились свинцом, тело и голова болели. Еще сильнее чувствовалась моральная усталость. Было невероятно
сложно закончить цепь своих же мыслей, трезво оценить ситуацию и сделать правильный вывод. Наша нечеловеческая усталость превратилась в апатию. Солдаты сидели в бронетранспортерах, сгорбившись и качаясь из стороны в сторону по ходу движения машин. Хотя их то и дело бросало на стальной борт, все по-прежнему находились в каком-то сонном трансе. Каждому солдату, особенно водителям, приходилось напрягать все силы, чтобы колонна добралась до пункта назначения.Тыловое подразделение нашей дивизии находилось в Вуссове — городке к востоку от Штеттина. Там наша колонна разделилась, все роты и батальоны разошлись по нескольким лагерям. Равнодушно, механически взводы и отделения выстроились на площади перед большой фермой в районе переформирования. Командир роты отдал приказы о том, что нужно было сделать в течение дня, а также дал указания о порядке расквартирования и тому подобном. И конечно, мы должны были чистить оружие перед тем, как «клюнуть носом».
Уход за оружием был очень важным делом. Раньше мы выполняли чистку за несколько минут, а теперь тратили не меньше получаса. Из-за сильнейшей усталости мы постоянно роняли мелкие детали на пол, когда оружие уже было готово к сборке. Ругаясь, мы начинали чистить их заново. Иногда мы погружались в дремоту и могли только тупо смотреть перед собой, после чего с трудом удавалось вернуться в реальный мир и продолжить чистку оружия.
Солдаты тыловых подразделений привели в порядок наши казармы. В конце концов нам разрешили упасть на солому. Я уже почти уснул, с огромным трудом содрав свои сапоги, как вдруг перепачканное лицо уставилось на меня. Это был Рагнар Йоханссон II, по прозвищу Жираф, водитель командира роты. Он меня грубо встряхнул пару раз, прежде чем я пришел в себя. В ответ на мои проклятья и протесты он просто улыбнулся, как трубочист.
— Эй, ты! Тебе письмо из дома!
Если бы он сказал, что меня наградили Рыцарским Крестом с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами, я бы просто отвернулся и снова уснул или перед этим еще промямлил без особого интереса: «Да ну?» Но это было нечто совершенно иное!
— Откуда оно у тебя? От кого? — Я взлетел с пола, словно подброшенный пружиной.
— Оно у ГП. Он идет сейчас во втором взводе, но уже скоро будет здесь.
В полумраке я побежал к двери, наступая на ноги, руки и животы спящих рядом товарищей. Черт возьми, сапоги! Я же забыл их надеть. Обратно я понесся тем же маршрутом прямо по телам спящих, причем некоторые сейчас посчитали, что это слишком далеко зашло, и меня провожали сонные и тупые проклятья. Но я так и не сумел запихнуть опухшие ноги в сапоги. Я схватил их в руку и выбежал во двор в одних носках. Среди деревьев, где позади фермерского домика стояли машины второго взвода, я увидел ГП, который только что вернулся из госпиталя, аккуратно замотанный бинтами.
— Отдай мне письмо, ГП! — закричал я.
Он встал передо мной, расставив ноги и уперев руки в бока, и начал осматривать меня с головы до ног.
— Это так разговариваешь с вышестоящим начальником? Смирно, солдат! — прорычал он. — Я вижу, вы одеты прилично и в соответствии с уставом, — добавил он со злорадной ухмылкой, насмехаясь над моими ногами.
Он стоял и посмеивался надо мной, вопя, как самый тупой сержант старой закалки, который снится новобранцам в их кошмарах. Однако он не сумел скрыть смешинки в глазах, и напускная маска упала.
— Вот твое письмо! — сказал он низким голосом, дружески толкнув меня в грудь, и ушел к следующему взводу.
Это было первое письмо из дома более чем за год! Оно пришло от девушки, которая по-прежнему помнила обо мне. На марках был портрет, и открытка пришла из Стокгольма. У меня возникло какое-то странное ощущение, к горлу подступил комок. Мне даже стало немного стыдно. Больше месяца это письмо шло из мирного, чистого Стокгольма, который жил прежней безмятежной жизнью. Там по-прежнему сияли неоновые огни и дружелюбно светились окна, которые никто не думал закрывать светомаскировкой. Кинотеатры открыты, а люди мирно гуляют по улицам. Мое письмо прибыло в этот временно спокойный уголок рядом с фронтом, где каждый день гибнут и получают увечья тысячи молодых людей. Это письмо из другого мира!