Я досчитаю до пятидесяти...

Я не нашелся, что ответить, а Зина продолжила:

– И еще. Вспомни-ка, из-за чего она улетела в Малайзию! И ответь на вопрос: почему тебя не было рядом в ней, когда умирал ваш ребенок? Молчишь? Вот и молчи. И не ходи к ней. По крайней мере сейчас.

– Хорошо, - сказал глухо.
– У меня только одна просьба: позвони, когда ее выпишут. И пришли счет из клиники, я все оплачу.

– Позвоню, - коротко ответила Зина и дала отбой.

А я доехал до дома и понял, что нет у меня сил думать об этом. Нужно взять паузу. Пусть Стася выйдет из больницы, я поеду к ней. Мы все решим. Мы возьмем суррогатную мать, мы усыновим ребенка, купим, в конце концов. Главное, что бы Стася была здорова. И счастлива. И со мной.

Желание выпить стало таким огромным, что я не стал себя сдерживать. Напился, как сапожник. И на следующий день тоже напился. И еще на следующий день. И, наверное, продолжил бы пить и дальше. Но на третий день моего запоя позвонила Зина и сообщила, что Стасю выписали из больницы, и дала ее новый адрес.

Я ехал к Стасе в полной уверенности, что все еще можно решить, что можно хотя бы постараться зачеркнуть прошлое и попробовать начать сначала. Я был уверен, что смогу ее уговорить. А уговаривать не пришлось. Оказалось, что Стася все уже решила. И когда посадка на рейс Москва - Нью-Йорк была окончена, я сел в машину, чтобы покинуть аэропорт. Только что-то держало меня. Какая-то нелепая надежда на то, что вот сейчас стеклянные двери откроются, и из них выйдет моя жена. И подойдет ко мне. И я посажу ее в машину и повезу домой. И все будет хорошо. Самолет давно улетел, двери открывались с завидной регулярностью, выпуская из здания других пассажиров, а я все сидел и сидел. Потом завел двигатель и медленно поехал к выезду, чувствуя, что безвозвратно потерял что-то важное. Что-то, без чего моя жизнь никогда уже не будет прежней.

Глава 18. Стася

По дороге в клинику я сидела, боясь пошевелиться, судорожно сжимая ноги. Мне казалось, если я их разожму, кровь хлынет из меня потоком. А для меня это была даже не кровь, это была жизнь моего ребёнка.

Пашка притормозил у самых дверей приемного покоя, выскочил из машины и на руках занес меня в больницу.

У неё маточное кровотечение, - закричал громко, - позовите Суслова, я звонил. И каталку скорее.

Меня положили на каталку и повезли в отделение. Пашка шёл рядом, держа меня за руку. По дороге к нам присоединился врач, кажется, тот самый, которого звал Пашка. Меня отвезли в смотровую, сделали узи.

– Станислава Юрьевна, - обратился ко мне врач, - дело в том, что некоторое время назад ваша беременность замерла. Плод перестал развиваться. В таких случаях его удаляют. Поскольку данная процедура не была проведена вовремя, у вас началось воспаление.

Я слушала и никак не могла понять, о каком плоде идёт речь. Потом сообразила. Плод - это наш с Глебом ребёнок. Но что значит «беременность замерла»?

– Что с моим ребенком? Он ... жив?

– Станислава Юрьевна,

– Можно просто Станислава, - перебила я.

– Станислава, мне жаль, но ваш ребенок умер. Нам нужно провести процедуру...

– Вы хотите сделать мне аборт?!

– Стася, - вмешался Павел, взяв меня за руку, - это не аборт. Необходимо извлечь биологический материал, чтобы не допустить развитие воспаления.

Я вырвала свою руку. Зачем он вмешивается? Мне захотелось, чтобы на месте Павла был Глеб. Он не стал бы называть нашего ребёнка «биологическим материалом». Он бы защитил нас, и все было бы хорошо. А потом до меня дошли слова врача - наш ребёнок умер. А я даже ничего не почувствовала! А ведь должна была! Какая же я после этого мать! Глеб, мне нужен Глеб. Если бы со мной был Глеб, ничего этого не случилось бы. Глеб защитил бы меня и нашего ребёнка. Если бы я сразу позвонила ему, он бы приехал и забрал нас домой. Окружил вниманием и заботой. Он не дал бы нашему ребёнку умереть. Он ведь сильный. С ним, как за каменной стеной. Но я не позвонила Глебу. Решила, что сама справлюсь. И не справилась. Не смогла уберечь нашего малыша. Слабая, жалкая Стася!

– Станислава, - донеслось до меня, - вам нужна операция.

– Виктор, - услышала злой голос Пашки, - нельзя затягивать, ты же видишь, она не в себе.

– Нужно получить согласие, ее или ближайших родственников.

– Нет у нее родственников в России.

– Муж?

– Они в разводе. Увози ее на операцию по показаниям , у нее угроза жизни.

– Хорошо.

Меня снова куда-то повезли. Я плохо понимала, что происходит. В голове билась только одна мысль: я потеряла ребёнка. Дальше - темнота.

Сознание возвращалось ко мне медленно, урывками. Казалось, что я катаюсь на американских горках, взлетая все выше и выше, а потом стремительно падаю вниз. Страшно не было, я знала, что внизу меня ждёт Глеб, а значит со мной ничего не случится.

Наконец этот странный аттракцион прекратился, и меня выбросило в реальность больничной палаты. Голова продолжала кружиться и очень хотелось пить.

– Как вы?

Чуть повернув голову в сторону, увидела милую девушку в сестринской форме. Хотела ответить, но в горле пересохло. Пришлось кивнуть. Девушка поднесла мне поильник. Давно я не пила такой вкусной воды.

– Вам сейчас много нельзя, - сказала она, забирая у меня воду, - может вырвать. Я позову врача.

Ко мне в палату вошли уже знакомый врач и Павел.

– Доброе утро, Станислава, - начал врач, - меня зовут Суслов Виктор Петрович. Я ваш лечащий врач.

Вчера мне пришлось вас экстренно прооперировать.

– Как прошла операция?
– поинтересовалась сухими губами.

– В ходе операции возникли осложения. Но мы с ними справились.

– Я могу узнать какие?

– Как ты себя чувствуешь?
– вмешался Пашка.

– Пить хочу, - ответила честно.- Что за осложения?

– Станислава, - Виктор Петрович зачем-то взял меня за руку, - вы обратились за медицинской помощью слишком поздно. Мы делали все возможное, но к сожалению...

– Пожалуйста, говорите короче и конкретнее, - перебила я, освобождая руку.

Не люблю, когда меня трогают посторонние.

– Мне пришлось удачить вам матку. Это означает..

– Что детей у меня не будет никогда, - выговорила немеющими губами.

– Стася, - влез Палев, - ты только не волнуйся.

Отмахнулась от него. Что он тут вообще делает? И почему до сих пор не пришел Глеб? Если бы он был здесь, держилал бы меня за руку, и мне было бы легче. Мы бы пережили это горе вместе. Он бы сказал: "Мы что-нибудь придумаем". И придумал бы, обязательно. Как же это может быть, что бы у нас не было детей? У нас?! А почему у нас? У Глеба была другая женщина. Может, и сейчас есть. А мне удалили матку, и детей у меня уже не будет никогда. У меня! А у Глеба их может быть сколько угодно. Значит, хорошо, что его нет. Что бы я ему сказала? Что я не смогла выносить нашего малыша? Что даже не поняла, когда он умер?! Что я нижтожкая слабачка, которая нуждается в постоянной опеке? Сколько женщин на этой планете смогли родить, а я не смогла! И зачем Глебу неполноценная жена? Когда мир полон нормальных и здоровых!

Посмотрела на врача, на Пашку. Оба не сводили с меня напряженных взглядов. Ждут, когда у меня начнется истерика. Конечно, такая никчемность, как я, обязательно должна сейчас устроить истерику.

На минуту прикрыла глаза. Перед глазами пронеслись наше с Глебом знакокство, стремительное замужество, счастливая семейная жизнь. Подумалось, что ребенок был тем самым единственным шансом все наладить. А теперь его нет. Ни ребенка, ни шанса.

– Вот все и закончилось.

Потом поняла, что сказала это вслух.