Я - Джек Потрошитель?

— Не часто, но иногда заходила по-соседски.

— Когда вы утром вошли, вам не показалось, что в квартире чего-то не хватает?

— Вы думаете, их обокрали?

— Возможно.

— Крупные вещи все, вроде на месте — озираясь, медленно проговорила бабка, — а по мелочам, я не знаю.

Хвостов записал ответ и постучал по столу ручкой.

— Кто еще проживает в квартире, кроме Николаевой Татьяны?

— Ее мама, Чернышева Марина Павловна. — Старуха оправилась. Ответы вновь отскакивали от нее, как резиновые мячики.

— Где она сейчас?

— Уехала в санаторий, дня четыре назад.

— Адрес санатория, вы конечно, не знаете?

— Не знаю.

— Где работает Чернышева?

— Она зав. отделением в онкологической клинике.

— Таня и ее мама живут вдвоем?

— Да. Отец Тани, Чернышев Петр Алексеевич, умер год назад.

— Он был ей отчим?

Карпова удивилась:

— Почему? Родной отец.

— Но у нее другая фамилия…

— Ах! Так то фамилия ее бывшего мужа — Николаева Бориса.

— Вот как? — майор оживился. — Она была замужем?

— Да. Но недолго, всего несколько месяцев. Борис, Танин муж, стал частенько выпивать. Семейная жизнь у них не получилась, а вскоре, после смерти Петра Алексеевича, они и вовсе развелись. Вот только Таня сменить фамилию на девичью не успела. Так и осталась Николаева.

— Где живет Борис?

Плечи Карповой сжались:

— Не знаю точно, но мама Тани вроде говорила, что где-то в центре города, в девятиэтажке. Он к родителям вернулся.

— Когда вы последний раз видели Николаеву?

— Вчера. Часов в пять. Она была разодетая. По-моему, направлялась к кому-то в гости.

— А вечером она вернулась одна?

— Не знаю. Не видела.

— Может, к ней кто-нибудь приходил?

Карпова глубоко вздохнула:

— Борис как раз и приходил.

Монотонный голос Хвостова хрюкнул:

— Когда это было? В котором часу?

— В половине двенадцатого. Как раз по телевидению начался концерт. Борис пришел пьяный-пьяный, хотел, чтобы Таня ему открыла.

— Ему открыли?

— Нет.

— Но Таня была дома?

Подумав, Карпова ответила:

— Наверное, была. Борис кричал, что с улицы видел в ее окне свет.

— Чего хотел Николаев?

— Кто же его знает? Пьяный ведь. Но, как я поняла, он пришел выяснить отношения.

— Хвостов пристал:

— Николаев часто приходил сюда?

— Видела я Бориса несколько раз. Любил он Таню очень, знал, лучше девушки ему не найти. Таню, можно сказать, он преследовал. Она никогда не выходила к Борису, а Марина Павловна говорила, что дочери нет дома. Борис иногда буянил, когда сильно выпет, но после того как Марина вызовет милицию, утихомиривается. А вчера снова — как с цепи сорвался. Таким я Бориса еще никогда не видела. Он стучал ногами в дверь, требовал, чтобы ему открыли. Мне надоел шум, я вышла на лестницу поругать Бориса.

— Он ушел?

— Какой там! Борис такой грубиян, послал меня подальше, хорошо, что Максим с четвертого этажа, вышел, успокоить его, и они ушли.

— Женя! — сказал Хвостов мотавшемуся без дела помощнику. — Сходи наверх, побеседуй с этим Максимом, если он дома.

Женя ушел. Майор возобновил разговор с Карповой несколько издалека:

— Евгения Захаровна… Из нашей беседы я сделал вывод, что вы в курсе семейных взаимоотношений Николаевых. Вы хорошо знали Таню, знали ее мужа… Как вы думаете, Николаев Борис мог совершить убийство?

Карпова кивала, но при последних словах застыла.

— Нет, что вы! — ужаснулась она. — Борька, конечно, пропойца, скандалист, хам, но чтобы убить человека… Никогда!

— Вы уверены?

— Уверена.

— Когда Николаев стучал в двери, что он кричал? Вы помните?

Карпова сникла и чуть слышно проговорила:

— Он грозил выбить двери и убить Таню… Но сгоряча, да спьяну чего не скажешь…

Хвостов промолчал, черкнул что-то в блокноте.

— Больше ничего не заметили?

Зад Карповой, плотно обтянутый платьем, заерзал на стуле. Поколебавшись, старуха несмело сказала:

— Заметила, Борис Егорович, заметила. Ночью я встала по надобности и услышала, как у соседей открывается замок. Я посмотрела в глазок в тот момент, когда какой-то парень вышел от Тани, захлопнул дверь и спустился по лестнице.

В квартире смолкли все звуки, кроме стука моего сердца, которое колоколом било в тишине. Хвостов, как гончая, почуявшая дичь, замер с ручкой в руке. Втянув голову в плечи, я сжался, пытаясь уменьшиться и стать незаметнее.

Хвостов засопел:

— Чего же вы, Евгения Захаровна, сразу не начали с главного?

— Откуда я знаю, что главное! — вспыхнула старуха. — Вы меня забросали вопросами. Я не успеваю соображать.

— Простите за торопливость, — "разгрыз сухарик" майор, — но у меня нет времени… Вы знаете человека, который покинул квартиру Николаевой ночью?

— Никогда не встречала.

— Как он выглядел? Опишите, пожалуйста.

— Высокий… Волосатый-волосатый… Волосы длинные, до плеч… Вьющиеся, черного цвета. Брюнет, в общем.

— И это все?

Старуха промямлила:

— Да. Лица я его не видела. Он стоял ко мне спиной, согнувшись. Когда повернулся, волосы скрыли лицо. Потом он убежал.

— Вы бы его узнали при встрече?

— Дверной глазок сильно искажает но, думаю, узнала бы.

— Во что был одет неизвестный?

— На нем были брюки синие и свитер такой мохнатый-мохнатый, серый, на рукавах и груди, бордовые и зеленые полоски.

Мне стало ужасно тесно в костюме. Никогда я не желал ближнему худого, но сейчас мечтал, чтобы проклятую старуху хватил удар.

Хвостов наседал:

— В котором часу вы видели человека в свитере?

Жизнь из Карповой била ключом. Ее нельзя было умертвить даже лопатой.

— Да откуда же мне знать? — бойко ответила она. — Я же говорила вам, что вставала ночью по малой нужде. Мне недосуг было смотреть на будильник. Но ночь была глубокая.

— Понимаю, — ежик на голове Хвостова дрогнул. — Евгения Захаровна, — раздумчиво сказал майор, — вы точно видели, как неизвестный закрыл за собой двери?