Я, грек Зорба (Невероятные похождения Алексиса Зорбаса)
Шрифт:
Он вытянул тонкую, всю в глубоких морщинах шею:
Когда задумал сделать что, смелей, долой сомненья!Всю силу юности своей растрать без сожаленья!Десяток рабочих, ночевавших у шахты, услышали мантинады. Они поднялись, спустились, крадучись, и уселись на корточках вокруг нас. Люди слушали свою любимую мелодию, и по ногам у них бегали мурашки.
И вдруг, не в силах больше сдерживаться, они выскочили из темноты, как были – полуголые, с растрепанными волосами, в широких штанах, окружили Зорбаса с его сандури и пустились плясать на
А я зачарованно смотрел на них и думал:
«Вот они – настоящие россыпи, которые я искал, а других мне и не нужно».
На другой день спозаранку галереи огласились ударами кирок и криками Зорбаса. Рабочие трудились яростно. Только Зорбас мог очаровать их: с ним работа становилась вином, песней, любовью, и люди пьянели. Мир в его руках оживал, камни, уголь, дерево, рабочие жили в его ритме, в глубине галерей, при свете ацетиленовой лампы шла война – Зорбас шел впереди, сражаясь с противником грудь на грудь. Он дал имя каждой галерее, каждой жиле, дал лицо безликим силам, и теперь они уже не могли уйти от него.
«Если я знаю, что эта галерея – „Канаваро“, – (так он окрестил первую галерею), – ей от меня уже не уйти. Я ее знаю по имени, и она не посмеет подложить мне свинью. Ни „Настоятельница“, ни „Косолапая“, ни „Мочегонная“. Я их всех по именам знаю!»
В тот день я незаметно для Зорбаса проскользнул в галерею.
– Давай! Давай! – кричал он рабочим. – Вперед, ребята, одолеем гору! Мы, люди, страшные звери, Бог нас видит и дрожит от страха. Вы – критяне, я – македонянин, так одолеем же гору, не поддадимся ей! Мы турок одолели, а этой горки что, испугаемся? Вперед!
Кто-то подбежал к Зорбасу. В свете лампы я разглядел исхудалое лицо Мимифоса.
– Зорбас, – раздался его заикающийся голос. – Зорбас…
Но Зорбас даже не обернулся: он увидел Мимифоса, все понял и поднял свою ручищу:
– Уходи! Ступай отсюда!
– Я от мадамы… – начал было дурачок.
– Уходи, сказано тебе! Работа у нас!
Мимифос убежал, а Зорбас раздраженно сплюнул.
– День – для работы, день – это мужчина. Ночь – для развлечения, ночь – это женщина. Не надо этого путать!
Тогда я вышел из укрытия и сказал:
– Уже полдень, ребята. Пора сделать перерыв и перекусить.
Зорбас обернулся, увидел меня и нахмурился:
– С твоего позволения, хозяин, оставь-ка нас лучше! Сходи сам пообедай. Мы двенадцать дней потеряли, нужно наверстывать упущенное. Приятного аппетита!
Я вышел из галереи и спустился к морю. Там я раскрыл книгу и забыл о голоде. «Мысль – каменоломня, – подумалось мне. – Вперед!» И я погрузился в великие галереи разума.
Будоражащая книга о заснеженных горах Тибета, о таинственных монастырях, молчаливых монахах в желтых рясах, которые, сосредотачивая свою волю, заставляют эфир принимать желанную им форму.
Высокие вершины, множество духов, витающих в воздухе, куда не долетает суетный гул мирской. Великий аскет берет своих учеников – шестнадцать юношей и ведет их в полночь к заледеневшему горному озеру. Они раздеваются, разбивают лед, погружают одежды в ледяную воду, а затем надевают снова и сушат на своем теле. Так они мочат и сушат одежду семь раз. А затем возвращаются в монастырь к заутрене.
Они поднимаются на вершину высотой пять или шесть тысяч метров, тихо садятся, глубоко и ритмично дышат, обнаженные до пояса, и не мерзнут. В ладонях у них чашка с холодной водой, на которую они смотрят, сосредотачиваются, передают воде свою энергию,
вода закипает, и они готовят с ней чай.Великий аскет собирает вокруг себя учеников и восклицает:
«Горе тому, кто не имеет в себе источника счастья!»
«Горе тому, кто желает нравиться другим!»
«Горе тому, кто не чувствует, что эта жизнь и жизнь иная есть единое!»
Уже наступила ночь, и читать стало невозможно. Я закрыл книгу и посмотрел на море. «Нужно, – подумал я, – нужно избавиться от всех кошмаров – от будд, богов, родин, идей… Горе тому, кто не избавится от будд, богов, родин, идей!»
Внезапно море стало черным. Молодой ущербный месяц уходил на закат. Вдали среди садов жалобно завывали собаки, и лай катился по ущелью.
Появился Зорбас. Он был весь испачкан, покрыт грязью, а рубаха его превратилась в лохмотья.
Зорбас присел рядом.
– Сегодня был хороший день, – сказал он. – Поработали на славу.
Я слушал слова Зорбаса, не понимая их. Мысли мои все еще блуждали среди далеких таинственных утесов.
– О чем задумался, хозяин? Ты где-то очень далеко.
Я собрался с мыслями, повернулся, посмотрел на моего товарища, кивнул и ответил:
– Ты, Зорбас, считаешь себя видавшим виды, опытным Синдбадом-мореходом, который много странствовал по свету, и пыжишься от этого. Но ты так ничего и не видел. Ничего, несчастный! И я тоже. Мир гораздо больше, чем мы думаем. Мы все странствуем и странствуем, а в действительности даже носа не высунули за порог родного дома.
Зорбас насупился и молчал. Только взвизгнул, как побитая собака.
– Есть на свете огромные богообительные горы, на которых стоит множество монастырей, – продолжал я. – В этих монастырях живут монахи в желтых рясах, которые сидят, скрестив ноги, месяц, два, шесть месяцев и думают все об одной и той же вещи. Об одной, слышишь? Не о двух – об одной! Они не думают, как мы, о женщине и лигните, о книге и лигните – все свои мысли, Зорбас, они концентрируют на одной-единственной вещи. И творят чудеса. Так и происходят чудеса. Видел ли ты, Зорбас, как линза на солнце собирает все лучи в одну-единственную точку? Вскоре в этой точке вспыхивает огонь. Почему? Потому что сила солнца не рассеялась, а собралась вся в одной точке. Так и разум человеческий: если думать об одной-единственной вещи, можно творить чудеса. Понимаешь, Зорбас?
У Зорбаса дух захватило. В какое-то мгновение он встрепенулся, словно собираясь уйти, но сдержался.
– Говори! – глухо прорычал он, но тут же сорвался на ноги и закричал: – Нет, молчи! Молчи! Зачем ты говоришь мне все это? Зачем ранишь сердце? Мне было хорошо здесь, так зачем ты меня расталкиваешь? Я голодал, Бог или дьявол (будь я проклят, если я их различаю!) бросил мне кость, и я ее обглодал. Я вилял хвостом и кричал ему: «Спасибо! Спасибо!» А теперь…
Зорбас топнул ногой о камни, повернулся ко мне спиной и пошел было к бараку, но все в нем еще клокотало, он остановился и прорычал:
– Пфф! Благодарствую за кость, которую бросил мне богодьявол! Негодная шансонетка! Старая баржа!
Зорбас схватил пригоршню гальки и швырнул в море.
– Кто же это, кто же это швыряет нам кости?!
Он подождал немного и, не дождавшись ответа, разозлился.
– Молчишь, хозяин? Если сам ты знаешь, скажи, чтобы и я знал его имя, и – будь спокоен! – тогда ему несдобровать! А так вот, наобум, с кем мне бороться? Ничего у меня так не выйдет!
– Я проголодался. Приготовь что-нибудь, поедим сначала!