Всякая вера есть акт личного выбора. И поэтому утверждение непогрешимости той или иной истины есть утверждение собственной непогрешимости.
Что на самом деле важно, а что нет - выяснится, вероятно, только когда
мы умрем. Если там, за гранью смерти будет хотя бы то запредельное состояние, которое я испытал в двадцать четыре года во время операции под общим наркозом, то перед этим померкнет и обратится в иллюзию вся наша земная жизнь. Один только миг того состояния я не променял бы на все свои самые светлые и дорогие минуты земной жизни. Никакие слова и образы не смогли бы его передать, хотя бы потому, что никаких слов и образов в том состоянии не было. Даже если рассматривать это состояние исключительно с материалистической точки зрения, считая его лишь порождением мозга, естественной реакцией мозга на воздействие наркотического вещества, то все равно остается вопрос: кто тогда создал это свойство мозга, эту его сверхспособность? Как мог материальный мир породить явление, несоизмеримо превосходящее все, что в нем есть, включая и все те свойства человеческого мозга, с которыми мы имеем дело в обычной жизни, и все то, что было создано этим мозгом за всю историю человечества? Мысль о существовании Высшего разума напрашивается сама собой. Во всяком случае, быть чистым материалистом, отрицать духовное после такого опыта невозможно. Я никогда не пытался еще раз пережить это состояние, считая, что Бог сам пошлет мне его, когда будет нужно.
Оно слишком обесценивает нашу земную жизнь. Если же после смерти будет небытие, то тогда тем более ничто не важно. Важна разве что боль, твоя и чужая, потому что в тот момент, когда она становится невыносимой, не признавать ее важность, не считаться с ней - невозможно. Как знать, может быть, перед смертью я буду мечтать не о стакане воды, а о глотке воздуха. Я ничего не знаю, я нахожусь в таком же положении неведения, как и ты, как и Сократ, как и все мы. Будет ли нам перед смертью "мучительно больно за бесцельно прожитые годы" или все это будет уже совершенно неважно перед лицом наступающей вечности, - ответит сама смерть. Смерть уравняет тех, кто стремился "взять от жизни все", и тех, кто скупо отмерял себе каждую порцию крупы и каждое развлечение. Смерть уравняет трудоголика и лентяя, гения и бездаря, донжуана и нецелованного, уравняет того, кто думал, что он богат, и того, кто считал себя бедным, того, кого называли мудрым, и того, кого считали глупцом. Она расставит все по своим местам, и уже сейчас, в этой земной жизни, она показывает нам истинную цену вещей и явлений: их иллюзорность и одновременно их мучительную трагическую нежность. 121.