Я лечил Сталина: из секретных архивов СССР
Шрифт:
Интересная страна, интересный народ. Начать с того, что шофер машины, на которой мы прибыли в гостиницу, узнав, что мы из Москвы, отказался с нас взять плату за проезд, этим выражая симпатию. Швейцар этой фешенебельной, чисто американской гостиницы, по утрам выпуская нас, вызывал такси и говорил: «Рус, совьет, карошо!» Мы ездили в университет, где заседал конгресс, и на фронтоне его здания краснел среди флагов государств, чьи делегации участвуют в конгрессе, наш советский флаг - а ведь последний раз красный флаг висел здесь в период восстания, когда именно здание университета служило последним оплотом защитников революционной Испании в Мадриде. Любопытно далее, что на банкете в честь конгресса, состоявшемся в парке, среди расцвеченных электрическими лампочками южных деревьев и кустов, данном мэром города, меня пригласили за стол президиума, и я сидел рядом с его женой, а оркестр исполнял испанское каприччио Чайковского и болеро Глинки. Наконец, на великолепном ужине у президента конгресса Хименс-Диаса в его вилле я и Тареев были за одним столом с ним и с министром здравоохранения
Если бы чиновник стал распаковывать сверток, он увидел бы «научные книги по медицине»
А страна? Мадрид старый особенно хорош: прелестные решетки балконов, мавританский стиль окон; смесь романского и европейского барокко с арабскими формами. Мадрид новый не слишком американизирован, без небоскребов. По кривым улицам снует толпа. Вы легко замечаете два типа мужчин: вот идут многочисленные Санчо Пансы, коренастые, невысокие, а вот над ними возвышаются отдельные Дон Кихоты, высокие идальго, с благородными лбами и удлиненными подбородками, украшенными усами и клиновидной бородкой. Женщины также двух сортов; молоденькие Кармен, они тонки, гибки и стройны, у них большие черные очи и смеющиеся сверкающие зубами губы, они быстры и веселы, и старые, отцветшие тетки, как потухшие угли, они идут медленно, в развалку, угрюмы. И те и другие имеют и нечто общее: а) одеты, главным образом, в черное; б) одинаково кричат (говорят быстро и громко, как будто даже ругаются). Все кажутся слишком темными (загар, черные волосы).
В Мадриде я, конечно, осматривал Прадо - это великолепный музей, переполненный картинами Рубенса. Когда-то Нидерланды были в составе великой империи Карла V и Филиппа II; поэтому не удивительно, что в Прадо много превосходных вещей нидерландской, фламандской и голландской школ. Но особенно поражают картины Тициана, бывшего в Мадриде при короле Филиппе IV. Величайшим мастером всех времен и народов стоит Веласкес, недаром В. А. Серов ездил специально изучать его в Прадо. Что касается Гойи, то он также восхищает, особенно в портретах, но фантастические жуткие сцены из серий Мистерий мне не понравились. Обе лежащие в одном и том же зале друг против друга Махи - одна одетая, другая раздетая, - конечно, привлекательны и хорошо даны.
Прадо - это великолепный музей, переполненный картинами Рубенса
После конгресса мы поехали по Испании в легковой машине. Мы посетили Эскуриал, созданный Филиппом II грандиозный монастырь - дворец с их усыпальницей, куда Филипп приказал свезти все гробы королей и принцев со всех испанских земель - на гробы положены скульптурные изображения. Далее - Толедо - прежняя, до Мадрида - столица Испании - старый город мрачным дворцом на скале, древним мостом через реку Тахо, с узкими улочками, иногда совершенно темными проходами - все жители стремились по ним в цирк, на очередной бой быков, - мы были также. Я не могу понять, почему долгие столетия - да и сейчас еще - целая страна, да и не только она, но и многие другие, близкие ей по происхождению и культуре (например, огромная Латинская Америка), так увлечена этой кровожадной, жестокой, гнетущей душу игрой. Столько раз описывались эти корриды, восхвалялись отвага и ловкость тореадоров и т. п.; некоторые герои арены становились местными кумирами женщин, молодежи - даже всего народа. «Кровь и песок», роман Блискэ Ибаньеса, хорошо рисует плачевную судьбу этих героев, а знаменитый труп на арене цирка, написанный Эдуардом Манэ (висящий в одном из американских музеев), - яркое осуждение этой дикой затеи бар, перешедшей уже в страсть плебея. Мои симпатии были на стороне тех симпатичных бычков, которых обижали, над которыми издевались и которых, наконец, после этих мучений убивали несколько ловких бессердечных дураков с пиками. Мне все так и хотелось, чтобы очередной бык распорол бы брюхо одному из этих молодчиков (правда, я вспоминал, что эти молодчики тоже люди, у них семьи и, может быть, не от хорошей жизни они ищут себе таким образом заработок). К счастью, при нас этого не случилось, быков убили - люди остались целы. А публика, чувствовалось, хотела бы и убийства (то ли дело на глазах у десятков тысяч зрителей средь бела дня смотреть, как умирает человек. Потеха, браво! Особенно для женщин! (В Толедо мы посетили и дом Эль Греко, в котором много переходов, уютное «патио» (то есть дворик и садик внутри дома), но висят лишь копии картин великого художника.
Потом мы помчались по испанскому плоскогорью, обсаженному оливковыми деревьями или виноградниками, а по временам желто-серому, выжженному - с приютившимися кое-где селениями, бедными, грязными, немного напоминавшими наши среднеазиатские. В городке Херес ми выпили отличного вина.
В Севилье нас поселили в роскошной гостинице, недалеко от той табачной фабрики, где, по преданию, работала Кармен. Этих черноглазых Кармен здесь много; мы даже посмотрели, как они выходят из фабричной двери по окончании рабочей смены. Особенно красивы здесь дома с элегантными старинными балконами, со свисающими сквозь их решетки («чугунные перила») розами. В великолепном кафедральном соборе мы любовались цветными витражами окон - видели и гробницу Колумба. У моста через Гвадалквивир, оказавшийся небольшой мутной и отнюдь не поэтичной речонкой, мы видели башню, в которой
будто бы было сложено золото, которое привез Колумб из открытой им Америки - в дар королеве Изабелле. Я, конечно, помчался и в музей, заполненный картинами Мурильо; мне больше понравились эффектные святые Матильды и т. п., написанные Зурбераном (кажется, что это дамы общества, прибывшие с веселого бала в богатых нарядах).Роскошны покои Алказара, с восточными аркадами и орнаментом и внутренними райскими садами (оттуда сады Черномора в опере «Руслан и Людмила»).
После Севильи мы приехали через Кадикс, о скалы которого уже плещут волны Атлантического океана, потом по его берегу в обратную сторону, то есть на восток, мимо Гибралтара. Мы видели берега Африки. Сам полуостров, врезавшийся в пролив, с английской крепостью на огромной скале, остался справа - мы проскочили мимо пограничного поста. Далее мы стали взбираться вверх, опять на плато, путешествие было довольно длительным, свернули на север, потом на восток, увидели цепь снегов Сьерро-Невада и, спустившись в цветущую долину, очутились в поэтической Гренаде. Если в Севилье прекрасен мавританский Алказар, то в Гренаде изумительная Альгамбра перенесла нас в сказочный мир, о котором образы у нас сложились в детстве и тлели в душе, как что-то фантастическое. Гренада - столица последнего халифата арабов на Пиренейском полуострове (завоеван испанцами в 1432 году), здесь в знойные дни лета сотни рабов тащили лед с гор Сьерра-Невада для охлаждения яств и вин на пир повелителя; в мраморных бассейнах купались его наложницы. Отсюда мы опять спустились в Малагу, порт на Средиземном море (в котором я выкупался) - красивый южный город на скале горы в субтропических садах - и, наконец, возвратились в Мадрид, откуда через Париж приехали в Москву, домой.
Испанская культура - и сами испанцы - предстали мне в новом виде во время поездки в Южную Америку.
В ноябре 1959 года мы отправились туда как представители Общества «СССР - страны Латинской Америки» (коего я состою вице-президентом). Мы - это я, «глава делегации», поэт Семен Кирсанов (друг и последователь Маяковского), депутат Верховного Совета Армянской ССР Григорян (она) и наш секретарь, сотрудник Дома дружбы, хорошо владеющий испанским языком (окончил соответствующее отделение Института иностранных языков), интеллигентный молодой человек.
Перелет «Париж - Рио-де-Жанейро» на Air France был впечатляющим - так далеко, лазурное море, желтые пески Сахары, белые домики Дакара, в его аэропорте исполинские негры - сенегальцы в белых покрывалах и гибкие чернокожие девы с резкими чертами лица, далее - бесконечный океан, пустота. Мы висим над ним, сидим, ходим, болтаем (с нами оказалась еще группа советских артистов и писателей). Наконец, берега Америки и сразу - пышный Рио, со сверкающей изрезанной бухтой, горой, увенчанной громадным крестом, а внизу нагромождением зданий, улиц, площадей. Жарища.
Далее Сан-Пауло. Нашу армянку встречает армянская колония. Киоск с цветами - там две дамы: слышна русская речь, обращаются к нам на родном языке. «И мы русские».
– «Как попали?» - «А все ваша любезная революция, вот теперь продаем цветы, а раньше у нас были свои усадьбы». Сан-Пауло - город рабочий, заводы и их труды, небоскребы.
Наконец, среди низменности Ла-Плато возвышается небольшая пологая гора, у подножия которой лежит Монтевидео (название, создавшееся, по преданию, в связи с восхищением одного моряка - «я вижу гору» - Monte Video). Нас встречают уругвайские друзья (здесь демократический режим, все партии легальны). Коммунисты имеют свои газеты, клубы и т. д. Они оплачивают наши номера, обеды и т. п. У них немало денег, так как некоторые прогрессивные буржуа их почему-то поддерживают. Так, нас возил на своей фешенебельной машине совладелец фирмы «Пепси-кола»; он бывал в Москве, он неоднократно читал публичные лекции в Монтевидео о своей поездке в Советскую Россию, он сказал нам: «Я готов пожертвовать всеми своими капиталами за «спасение своей души» - не в религиозном смысле, конечно, а в смысле служению правильной идее». В его вилле мы видели весьма левую библиотеку и испано-русский словарь. Кстати, общество Уругвай - СССР здесь открыло курсы русского языка, на которых занимаются тысячи молодежи; они имеют различные помещения для собраний, читален, продажи вещей из России, выставки и т. д.
Наступили дни Октябрьской годовщины. По сему случаю в одном из помещений города был многолюдный митинг, выступали члены общества Уругвай - СССР, а также и я (наша делегация была послана к этой дате).
После речей показали кино, последнюю часть «Тихого Дона». Мне показалось, что некстати: во-первых, одна из героинь заболела сифилисом, другая - утопилась на ваших глазах (сделано, правда, ловко), во-вторых, сам герой - ни вашим, ни нашим, его психология непонятна даже нам, как он может быть интерпретирован чужеземцами, неясно, в-третьих, какое все это имеет отношение к Октябрьскому празднику? (Дали бы «Ленин в Октябре» или «Человек с ружьем»!) Мне сказали: «Тех фильмов не было, и вообще плохо нам помогаете…»
В тот же день вечером мы отправились на вечер - в честь праздника - в Русский клуб. В Уругвае много выходцев из старой России - молокан, духоборов; позже мы посетили одно село, где они живут. Совсем Россия: поддевки, сапоги, избы, самогон, деревенский - рязанский или тамбовский говор… Молодежь, впрочем, - уже уругвайцы, они поженились на местных испанцах или испанках и почти уже не знают русских слов.
«Я готов пожертвовать всеми своими капиталами за «спасение своей души» - не в религиозном смысле, конечно, а в смысле служению правильной идее»